Дейвид Гаррик. Его жизнь и сценическая деятельность

И, что было всего удивительнее, – Гаррик нисколько не впал в противоположную крайность: он сам поднялся до Ричарда, а не низвел его до себя. Возбужденность артиста была так велика, что он в пылу игры забыл даже об умеренности: от излишнего напряжения «голосовые средства» изменили ему и к концу пьесы он совсем охрип. Можно вообразить его отчаяние, когда, выйдя за кулисы перед четвертым актом, он почувствовал, что не может продолжать роль!.. Но среди закулисной публики стоял мистер Дрэйден Лич, типографщик, который сразу нашелся и протянул артисту очищенный им для себя апельсин… Несколько ломтиков, с жадностью проглоченных, восстановили голос, и с этих пор мистер Лич мог хвастаться, что он содействовал «успеху великого Гаррика». Да, великого! Уже безумный успех этого вечера пророчил ему ту славу, которая впоследствии стала неотъемлемой его собственностью… Мэклин, который с течением времени сделался самым злым из врагов артиста, часто и с увлечением возвращался к этим первым спектаклям, поставившим все вверх дном в театральном мире того времени. «Любопытно, сэр, то, – говаривал он, обращаясь к кому-нибудь из слушателей, которых любил собирать вокруг себя в старости, – что Гаррик мог внести сразу столько нового в свою роль… этак оживить ее!.. И, заметьте, без всяких примеров в прошедшем. При общем почти предубеждении, он заставил всех сознаться, что был прав. Да что тут говорить, сэр, он сразу изменил вкус публики! Актеры с Куином во главе пробовали восставать против него, но это был гром из навозной кучи: толпа, не обращая на них внимания, валила себе в театр со всех концов Лондона… словом сказать, он завоевал себе бессмертие первыми шестью-семью ролями». Но до этого было еще далеко: слава приобретается не так скоро… Пока налицо были только успех среди немногочисленной публики (первые семь спектаклей дали в совокупности всего 2200 рублей сбору) да оживленные толки среди «знатоков» в театральных кофейнях. Впрочем, два критика почтили Гаррика отзывами о его игре; эти заметки были тем ценнее, что появились в ежедневных газетах, из-за недостатка места молчавших обыкновенно о театральных представлениях. Вероятно, такие похвалы, какие заслужил Гаррик, выпадали на долю немногих дебютантов, и, читая их, каждому хотелось посмотреть это новое чудо. «Ричард» шел три раза подряд – все с тем же успехом. 23 октября джентльмен, игравший Ричарда, выступил в роли Эбона, которая ему так удалась в Ипсвиче. В продолжение всех этих спектаклей Гаррик получал только по 1 гинее за представление (менее 7 рублей): успех его все еще не распространился по городу.

2 ноября Гиффар снова вернулся к «Ричарду». Каково же было восхищение Гаррика, когда он узнал, что целый ряд выдающихся личностей явился на этот раз в Гудменс-Филдс, чтобы проверить слухи, циркулировавшие в театральных кофейнях.

Среди всего этого чада первых успехов Гаррик выступил еще раз в качестве автора: 30 ноября шла его новая пьеса «Слуга-лгун» («Lying Valet»). Это только переделка с французского, хотя автор ее ни слова не говорит об оригинале: простительная забывчивость в те времена, вообще не отличавшиеся особенным уважением к литературной собственности. Между тем маленький театрик оживился: лакеи каждый день толпились вокруг него, дожидаясь 5 часов, чтобы ворваться и занять места для своих господ; кареты тянулись длинным хвостом, и кучера проклинали своих господ, выдумавших тащиться в такую трущобу, чтобы смотреть какого-то актера. А этот актер окончательно входил в моду: во всех гостиных только и говорили о нем, светские дамы влюблялись в него, а большинство знаменитых в то время мужчин добивались всеми средствами знакомства с молодым человеком. И я воображаю, сколько писем, стихов, объяснений в любви и приглашений присылалось каждый день в его маленькую и скромную квартирку в Гудменс-Филдсе. Невольно убеждаешься в непрочности артистической славы: как бледно, тускло и мертвенно звучат теперь описания этих первых спектаклей, которые, однако, тогда перевернули все вверх дном… Где-то на окраине громадного города, в маленьком театрике, посещаемом серой публикой, появился дебютант, никому не известный, неопытный и скромный… И через какие-нибудь полтора-два месяца все говорили о нем, его сравнивали с величайшими артистами прежних времен, его признали реформатором, установившим новые взгляды на сценическое искусство, которые до него проявлялись лишь в скромных, несмелых попытках отдельных актеров!.. Какова же была сила его таланта, порвавшего все узы неопытности и неизвестности!