Декабрь-91; Моя позиция

Разговор зашел о поколении "шестидесятников". Чувствую ли я себя человеком из этого поколения? Я ответил -- да. Каждое поколение несет на себе отпечаток своего времени. Тем более поколение, сформировавшееся в эпоху общественного перелома, какой была "хрущевская оттепель". Мы все-таки хлебнули основательно от старого, сталинского. Но в этом поколении, вы заметьте, есть и определенное понимание ценностей жизни предшествовавших поколений. У нас нет пренебрежения ни к судьбам отцов, ни к судьбам дедов. Мы знали и знаем, какую страну они переделали. Я ведь помню довоенную жизнь и наш быт! В университет ехал поступать -- одна спортивная рубашка с короткими рукавами да один пиджак. И все. Хотя отец механизатор, я механизатор, и мать работала -- а жили нищенски. Вот она жизнь была. Но я не ощущал себя нищим и вообще чувствовал себя прекрасно.

-- Может быть, потому, что вы считали: одна рубашка -- это норма?

-- Да нет, все было -- и плохое и хорошее. У меня такая судьба, что все было. И 37-й год проехался по нашей семье.

-- Вы имеете в виду своего деда?

-- Да, деда. А другого деда привлекли к суду за то, что он не выполнил план весеннего сева. А был 33-й год, голод на Кавказе, из шестерых его детей трое умерли. Это все было время безрассудной жестокости и жуткого неуважения к человеческой жизни. То есть все было не так просто, и все это во мне.

Конечно, идея радикальной перестройки пришла не сразу, не вдруг. Во время одного из последних декабрьских интервью (американской телекомпании 18 декабря) зашла речь о том, с чего все началось. Мне напомнили, что я как-то сказал: "Есть вещи, о которых я не хочу, не могу говорить". Не настало ли время все сказать? Но я вовсе не хотел наводить какой-то туман, напускать на себя загадочность. Просто нужно время, чтобы еще многое обдумать, поразмыслить.

Мы находимся в такой ситуации, когда история ускорила свой ход, и как ускорила! Каково же положение политика в этой ситуации? Представьте: вот течет горячая сталь, поток стали. Мы должны в какие-то желоба направить раскаленный этот поток и как-то удержать его, чтобы он не разлился, не спалил и не снес все.

Нам, политикам, не хватает времени для того, чтобы основательно вернуться к истокам процессов и корням тех или иных явлений. И кроме того, конечно, я имею более полные и конкретные представления, чем кто-либо, о том, как шли дела в Политбюро, какие шли процессы в партии, в государстве. Есть что вспомнить, есть о чем поразмышлять. Не хочу сказать, что тут что-то такое сногсшибательное.

Но вот одна фраза, которая может пролить свет на многое. Мы гуляли по берегу Черного моря с Шеварднадзе. Это был семьдесят девятый год. Тогда мне было сорок восемь, а ему пятьдесят, наверное. В общем, уже зрелые люди, что там говорить. И у нас шел разговор о том, с чем мы сталкиваемся. Мы чувствовали, как в существующей системе трудно работать человеку совестливому, с нравственными понятиями. Эдуард Амвросиевич сказал тогда: вы знаете, все прогнило. Я с ним был согласен. Вот вам ответ на вопрос. А раз так, это же требует очень большого осмысления...

Политики -- несчастные люди в том смысле, что когда уж они попали в реформаторский процесс, то, в общем-то, часто опаздывают, им не хватает времени для принятия решений, а уж тем более для исследований и обдумывания... Тут кроется и опасность -- чересчур довериться интуиции, что часто и случается...

Поколение "шестидесятников" долгое время жило верой в то, что надо лишь улучшить существующую систему и что это возможно. Когда пришел к заключению, что ее нельзя улучшить, что нужна другая система? Не могу назвать точную дату. Ведь осмысление реальности пришло не как какое-то внезапное озарение. То, что мы начали реформировать в восемьдесят пятом году, это такой феномен, с которым не встречался ни один реформатор за всю историю человечества.

Но дело не только в этом. Это был тоталитарный режим, причем в отличие от других подобных режимов он опирался на тотальное господство над собственностью. И на такую мощную машину, какой являлась КПСС с ее монополией на все. Так что это был твердый орешек. И надо все это понять, это надо было понять нам, чтобы реалистически смотреть на реформы, о которых мы думали.

Есть вещи, которые уложились в первый этап. Это формирование концепции. Затем пошел этап превращения этой концепции в политику. Наконец, пошла трансформация этой политики в реальные формы жизни. Каждый этап требовал своего времени, условий и освоения, осмысления опыта.

У нас, людей шестидесятых годов, есть своя особенность. Мы были сильно заряжены на перемены, на реформы, но много лет мы не могли себя реализовать. И все же мы сохранили в себе этот заряд, нашли волю и силу в этой сложнейшей ситуации, в этом обществе, в этом мире взять на себя ответственность и пойти на реформы.