Декабрист

— Послушай, матушка, кто этот страхолюдный великан, которого ты взяла в конюхи? Мне Иван об сем деле сказал. Разве нам наших мужиков недостает? — так обратился к жене невысокий, с тонким острым носом и живыми быстрыми глазами сенатор Алексей Николаевич Оленин. Человек высокообразованный, ценитель искусства и любитель древностей, он был обласкан и Екатериной Великой, и Александром Благословенным. Благодаря приятному характеру и осмотрительности он неизменно находился в фаворе у власть предержащих.

— Его рекомендовал мне рижский дворянин, французский эмигрант, которого я хорошо знала. Этот Окладников знает правильную выездку, а наши кучера — нет, — ответила Елена.

— Надежен ли сей протеже? Вид у него преотвратный, разбойничий. Может быть, проверить его через полицию?

— Нет, он вполне надежен, а вид его — след участия в Отечественной войне, когда он был в ополчении. Чаю, он будет верен нам.

— Возможно, он из людей новгородских бояр Окладниковых, выведенных царем Иваном III в Москву, чтобы обессилить непокорную республику, — заметил сенатор. — Ну хорошо, матушка, коли так, если позволишь, я еще почитаю. — Оленин устроился в удобном кожаном кресле и надел на нос очки, готовясь читать том Карамзина. — Время нынче тяжкое, дай бог, чтобы не ошибиться, — и он бросил поверх очков пронзительный взгляд на жену, вслед за тем углубившись в чтение. Елена, слегка задержав дыхание, облегченно вздохнула и вышла из кабинета.

Между тем Петр и не подозревал об этом разговоре, ибо Елена ничего ему не передала. Новый конюх всецело ушел в заботы о лошадях. Через неделю хозяйка передала ему паспорт на его фальшивое имя, благодаря чему он теперь спокойно мог выходить на улицу.

Вскоре Петру удалось узнать, что захваченных на Сенатской площади и арестованных позднее офицеров разместили в Петропавловской крепости, в Трубецком бастионе, Кронверкской куртине, а особо важных — в Алексеевском равелине, в одноэтажном Секретном доме, выстроенном там при Павле I. Равелин представлял собой внешнее укрепление на западной оконечности крепости, предмостье Васильевской куртины, защищавшей Монетный Двор. От куртины равелин, имевший вид угла (в который был вписан Секретный дом) и двух незамкнутых квадратов по флангам, отделялся широким рвом с невской водой и представлял собой уединенный остров в острове. Это делало его наименее доступным для проникновения с суши, но зато он был и наименее защищен от нападения с Невы. Однако тот, кто решился бы напасть на Петропавловскую крепость, занятую батальоном пехоты и артиллерией, не смог бы действовать в одиночку…

Создание плана освобождения заключенных занимало немало свободного времени у Ломоносова. Между тем полицейский надзор и розыск укрывшихся противников не ослабевали. Приходилось соблюдать осторожность в установлении новых связей или восстановлении прежних.

Наступившие Рождество и Новый год были отмечены фейерверками и гуляньями, будто ничего не произошло. Петр внешне всецело предавался работе. Вскоре после праздников к Ломоносову, взнуздывавшему лошадь на заднем дворе, подошел высокий, слегка странный господин с продолговатым, имевшим как будто удивленное выражение лицом. Подойдя к конюху, которому не уступал ростом, он достал носовой платок, запачканный краской, и высморкался в него.

— Федор Толстой, — представился он затем.

— Чем могу служить, господин граф? — спросил мещанин Окладников, с любопытством глядя на подошедшего человека. Граф Федор Петрович Толстой был «белой вороной» среди титулованной столичной знати. Прославился он тем, что за год до Аустерлица прямо из мичманов поверстался в художники (вместо него в кругосветку поплыл Толстой-Американец, до того напакостивший Крузенштерну, что тот высадил его у дикарей на Алеутах). Он достиг больших высот в медальерном деле, скульптуре и гравировке, был членом Академии художеств, а спустя всего три года после описываемых событий Николай сделает его вице-президентом этой Академии. Причем, поскольку он был всего лишь мичманом, по приказу императора его тут же произвели в статские советники, для того чтобы он имел право занимать этот пост. (К Пушкину позднее такой снисходительности проявлено не будет, дадут нижайший придворный чин.) Граф по распоряжению императора Александра работал в Эрмитаже и в Монетном дворе, куда имел свободный доступ. В доме Оленина он бывал частым гостем, и Петр уже не раз видел его.

— Вас разыскивают, — сказал граф, пристально глядя на Ломоносова. — Человек от генерала Раевского. Вам надо встретиться.

Петр испытующе взглянул на графа Федора и понял, что такой человек сознательно обманывать не станет.

— Где нам встретиться с ним?

— В Большом Казачьем переулке, в доме чиновника Павлищева. Узнаете нужного вам человека по большим усам. Он покажет вам такую монету — она была чеканена на Монетном Дворе, но широко не пошла. — Толстой подал Петру серебряный рубль, на котором был изящно вычеканен профиль Константина Павловича и виднелась надпись: «Император Константин».

— Я подготовил эту монету… — сказал граф. — Жаль, что не пойдет в серию…