Декабристки. Тысячи верст до любви

Адъютант что-то закричал, подбежал вплотную к его лошади и протянул к нему руки. Михаил Андреевич раздраженно отмахнулся от него – он еще держался в седле, еще мог говорить, у него еще был шанс все-таки остановить толпу!

Он отогнал накатившую на него слабость, вцепился обеими руками в луки седла и медленно выпрямился, а затем чуть подался вперед.

– На кого руку поднимаешь?.. – начал было он, снова встретившись глазами с белым, как лежащий вокруг снег, Оболенским, но закончить фразу ему было не суждено. Над толпой прогремел выстрел, и новая боль в спине полностью заглушила старую в боку. Милорадович еле слышно охнул и стал плавно сползать с седла на бок. Чьи-то руки подхватили его, замедлили падение, а потом к ним на помощь пришли еще одни. Вместе они не дали генерал-губернатору коснуться земли, подняли его в воздух и куда-то понесли, но куда – он не видел, да и не хотел этого знать. В голове у него вертелась только одна мысль, заслонившая собой все, даже сильнейшую боль: он не справился. Ему не удалось сделать то, что он был должен, не удалось выполнить свое предназначение.

– Я не смог… я не оправдал… – попытался сказать он несущему его адъютанту, но изо рта у него вырвался только хрип, в котором тот вряд ли сумел разобрать хоть слово. А еще через секунду над площадью раздался грохот множества новых выстрелов, в котором утонули все прочие звуки. Первый выстрел в безоружного Михаила Андреевича стал сигналом к атаке, после него вышедшим на площадь военным стало ясно: теперь им дозволено все. Толпа с громкими криками двинулась через площадь в сторону Зимнего дворца, по пути обрастая присоединившимися к ней любопытными прохожими и уже забыв о своей первой жертве, которую несколько солдат, понукаемые адъютантом, спешно уносили прочь.

Михаил Андреевич не слышал новых выстрелов. Боль в спине усиливалась с каждой минутой, и все его силы были направлены на то, чтобы не застонать и не выказать несшим его людям своей слабости. Он не справился с главным, но мог еще сохранить достоинство – это было единственное, на что он был теперь способен, чтобы не проиграть окончательно. И потому, сжав зубы, молча терпел боль, пока перед глазами у него не начал клубиться стремительно густеющий и скрывающий все вокруг черный туман.

Он очнулся на полу в каком-то странном помещении – оно как будто бы было ему знакомо, но понять, где именно он находится, Милорадович смог не сразу. Рядом суетились какие-то люди, слышались их встревоженные голоса, и это не давало ему сосредоточиться. А понять, куда его принесли, ему было нужно, просто необходимо!

– Ну не стойте столбом, идиоты, помогайте давайте! – рявкнул позади него чей-то смутно знакомый голос. Михаил Андреевич точно уже слышал его когда-то, точно знал этого человека, но вспомнить, кто это был, тоже не мог. Зато внезапно он догадался, где находится, – это была та самая конюшня, из которой он выехал усмирять бунтовщиков полчаса назад! Наверное, его принесли туда потому, что это было ближайшее открытое помещение. Видно, очень спешили…

– Что, все так плохо? – попытался спросить Милорадович, но тут же закашлялся. Изо рта на мундир брызнула кровь, тело генерал-губернатора содрогнулось от боли, он схватился рукой за грудь, и его пальцы нащупали рваные края материи с торчащими нитками. Михаил Андреевич скосил глаза, пытаясь разглядеть свой мундир и все еще не понимая, почему он порван на груди, если выстрелили ему в спину. И лишь после того, как он провел рукой по испачканной кровью жесткой ткани, ему стало ясно, в чем дело: на мундире не было ни одного ордена, ни одной из заслуженных им в прошлом наград. Все они были сорваны, от каждого осталось по неровной лохматой дырке. Те, кто нес генерал-губернатора в конюшню, пытались спасти его с далеко не бескорыстными целями…

А вокруг него все суетились, бегали какие-то люди, за его спиной шла непонятная возня, и кто-то даже, как казалось Милорадовичу, о чем-то его спрашивал, но он никак не мог сосредоточиться и понять, чего от него хотят.

– Делайте что должно… – прохрипел он в конце концов, снова закашлял кровью, и в глазах у него стало темнеть от нового, еще более сильного приступа боли. Казалось, что медик и его помощники режут всю его спину вдоль и поперек острыми раскаленными ножами, и Михаил Андреевич не смог сдержаться и не застонать. А спустя еще несколько бесконечно долгих минут он перестал даже пытаться молчать. Ему казалось, что его крики и стоны заглушают все вокруг, что в них утонули все остальные звуки, однако хлопотавшие рядом с ним люди как-то ухитрялись переговариваться, что-то приказывать друг другу и понимать, кто о чем говорил.

А потом боль вдруг стала слабее – настолько слабее, что в первый момент Милорадовичу даже показалось, будто бы она вообще прошла. Это так удивило его, что он попытался пошевелиться и спросить у кого-нибудь из находившихся в конюшне, что с ним, но стоило ему лишь попытаться повернуть голову, как боль в спине снова дала о себе знать. Но на этот раз Михаил все же смог сдержаться и не застонать.