Декабристки. Тысячи верст до любви

Когда последнее каменное строение скрылось из виду и экипаж запрыгал по неровной мостовой городской окраины среди низких деревянных жилищ, Екатерина снова вспомнила слова отца о других женах отправленных в ссылку бунтовщиков, которые захотели взять с нее пример и уехать к ним на каторгу. Неужели они действительно решатся на это и оставят в столице детей? Неужели на это пойдет даже Мария Волконская, которая совсем недавно родила мальчика и так долго и тяжело болела после этого? Это было выше понимания Трубецкой. Она слишком долго предпринимала безуспешные попытки стать матерью, слишком много времени лечилась за границей, и даже после того, как потеряла всякую надежду подарить мужу наследника и смирилась с этим, мысли о детях все равно оставались для нее чересчур болезненными. Если бы ей после всех мучений, робких надежд и жестоких разочарований все-таки посчастливилось родить сына или дочь, она не смогла бы расстаться с ребенком ни при каких обстоятельствах. Даже зная, что в этом случае никогда не увидит отца этого ребенка и не сможет больше разговаривать с ним.

Выехать из Петербурга ей удалось без каких-либо сложностей, которыми ее так пугали столичные чиновники: после проверки всех бумаг ее экипаж свободно пропустили на уходящую вдаль пыльную дорогу. Убедившись, что город остался позади, Екатерина устроилась поудобнее на сиденье и стала смотреть в окно. Бывшая княгиня не строила иллюзий о том, что дальнейшие этапы ее пути пройдут так же гладко: она догадывалась, что на других станциях и особенно в крупных городах, через которые она должна была проезжать, ее наверняка попытаются остановить и вернуть обратно в Петербург. Но до этого было еще далеко, эти препятствия были впереди, и пока она могла радоваться тому, что сделала первый шаг. Ее путешествие к дорогому Сергею началось, а значит, рано или поздно, пусть и не скоро, пусть через год или даже два, она доберется до него, и они снова будут вместе. С ней ему будет не так тяжело отбывать свое наказание – уж для этого она сделает все, что в ее силах, и даже больше.

А еще у них обязательно снова будет возможность разговаривать друг с другом обо всем на свете.

Глава XIII Киевская губерния, имение Каменка, 1828 г.

Александра Ивановна Давыдова уже полчаса стояла под дверью детской комнаты и не решалась войти. Надо было взять себя в руки… успокоиться… заставить себя сделать последний шаг, но молодая женщина была не в состоянии даже взяться за фигурную дверную ручку. Это было выше ее сил.

Когда ее старшего сына Мишу увозили в Одессу к кузине Василия Давыдова, восьмилетний мальчик не плакал до самого последнего момента. Он с серьезным видом выслушал слова Александры о том, что теперь ему нужно будет жить у тети и что он должен вести себя там как подобает воспитанному ребенку, он пообещал, что будет слушаться всех своих родственников и няню, он даже не спросил, почему его отправляют в Одессу и почему мама и братья с сестрами не смогут жить вместе с ним, и Давыдова даже обрадовалась, что сын не расстроился из-за предстоящего расставания с ней. Но, уже поднимаясь в экипаж, Миша вдруг спрыгнул обратно на землю, оглянулся на провожавшую его мать, к которой с обеих сторон жались остальные дети, и вдруг дико, пронзительно разрыдался. К нему бросились обе няни и другие слуги, но он начал вырываться у них из рук и тянуться к Александре, которая в первый момент растерялась, а потом тоже метнулась к нему, растолкав всех остальных. Миша первым вцепился обеими руками в ее платье и, когда мать, упав перед ним на колени, обняла его и прижала к себе, спрятал лицо у нее на груди и несколько минут стоял так неподвижно.

Младшие дети тогда тоже заплакали, и служанки с нянями принялись успокаивать их, за что Александра была им потом безмерно благодарна. Сама она тогда не могла уделить им внимание, ей было не оторваться от старшего сына. Они простояли в обнимку минут двадцать, но обоим эти минуты показались вечностью. Миша уже не плакал в полный голос, но мать чувствовала, как ее платье все сильнее намокает от его горячих, беззвучно льющихся из глаз слез.

А потом мальчик поднял голову, отодвинулся от матери и выпустил рукава ее платья. Его лицо было мокрым, но слезы из глаз больше не катились.