Декабристы. Актуальные направления исследований

Рылеев оставался в Дрездене не только до конца сентября 1814 г., как писали А. Г. Готовцева и О. И. Киянская (имея в виду его письмо от 21 сентября, отправленное из Дрездена), но и позднее. На стихотворении Рылеева «Луна» имеется помета «Дрезден. Сентября 29 дня, 1814», а на стихотворении «Путешествие на Парнас» – помета «Дрезден. Октября 15 дня 1814 года»[1501]. Совершив в ноябре 1814 г. поход через Пруссию (Восточную Пруссию) и герцогство Варшавское, Рылеев со своей ротой 3 декабря возвратился «в российские пределы»[1502].

IV

К сожалению, некоторые выводы были сделаны А. Г. Готовцевой и О. И. Киянской без достаточных оснований. Использование авторами новых архивных документов о службе Рылеева в Дрездене в 1814 г. (22–25) следует считать неоспоримым достоинством первой части книги. Однако попытка А. Г. Готовцевой и О. И. Киянской на этом основании отвергнуть общеизвестный факт, что Рылеев в 1816–1818 гг. не любил военную службу и стремился покинуть ее, была явно нелогичной. «Архивные документы, – рассуждали авторы, – рисуют Рылеева дельным офицером, ревностным исполнителем воли начальства, никоим образом не “уклонявшимся” от службы» (22). Разумеется, Рылеев мог и должен был в 1814 г., во время войны, достаточно старательно исполнять поручения, связанные с передвижением войск. Однако это нисколько не «опровергает», как полагали А. Г. Готовцева и О. И. Киянская, того факта, что по окончании войны, в мирное время, служба была скучна и неприятна, и Рылеев не любил ее. Авторы неоправданно перенесли выводы, сделанные относительно одного периода (1814 г.), на совершенно другой период (1816–1818 гг.). Таким «методом» они не раз пользовались и в дальнейшем.

Сослуживец Рылеева довольно подробно рассказал, что после окончания войн прапорщик «не полюбил службы, даже возненавидел ее», «с большим отвращением выезжал на одно только конно-артиллерийское учение», «уклонялся от обязанностей своих под разными предлогами», считал унизительным для себя «подчиняться подобному себе и быть постоянно в прямой зависимости начальнику»[1503], а также «видел хорошо, что он никем не любим и лишний для службы»[1504]. Нет никаких оснований не верить мемуаристу, тем более что его слова подтверждаются и высказываниями самого Рылеева, и ранним выходом будущего декабриста в отставку.

Рылеев в письмах к матери неоднократно сообщал о своем желании оставить службу[1505]. Свое отношение к службе он ясно выразил в письме от 7 апреля 1818 г.: «И так уже много прошло времени в службе, которая никакой не принесла мне пользы, да и вперед не предвидится, и с моим характером я вовсе для нее не способен. Для нынешней службы нужны подлецы, а я, к счастию, не могу им быть, и по тому самому ничего не выиграю»[1506].

«Из сохранившихся писем Кондратия Рылеева выясняется, – сообщали далее А. Г. Готовцева и О. И. Киянская, – что он общался с семьей Никиты Рылеева <бывший петербургский обер-полицмейстер и гражданский губернатор, умерший в 1808 г. – А.Ш.>, в частности, был знаком с «г-ном Прево» и его женой Елизаветой Никитичной, урожденной Рылеевой. <…> Семьи Никиты Рылеева и Прево де Люмиана входили в столичный высший свет; в кругу их знакомых были многие выдающиеся личности. И, естественно, что, общаясь с родственниками, Кондратий Рылеев не избежал знакомств и связей в этом кругу» (18–20). Далее авторы предположили, что «именно Прево де Люмиан привил Рылееву интерес к масонству» и что «общение с семьей Прево де Люмиана дало Рылееву возможность обзавестись и некоторыми литературными знакомствами» (20)[1507].

В действительности ничего подобного из писем Рылеева не «выясняется». Все эти совершенно не соответствующие истине выводы были сделаны на том единственном основании, что несколько родственников и знакомых были упомянуты в двух письмах Рылеева 1814 г., причем сначала их упомянул фактически не сам Рылеев, а его «дядюшка». 28 февраля 1814 г. Рылеев писал матери из Дрездена: «Здесь нашел дядюшку Михаила Николаевича, который при сем как Вам, так и Петру Федоровичу, Катерине Ивановне, г-дам Прево и своей сестрице кланяется»[1508]. 21 сентября 1814 г. Рылеев писал матери: «Засвидетельствуйте мое почтение Катерине Ивановне, Елизавете Никитичне, Его Превосходительству г-ну Прево…»[1509]

Больше никогда «г-н Прево» в письмах или каких-либо других сочинениях Рылеева не упоминался. Вероятно, родственные отношения, поддерживавшиеся при жизни Н. И. Рылеева и в первое время после его смерти (когда еще был жив отец декабриста, умерший в 1814 г.), через несколько лет прекратились.

Как же можно было на основании двух случайных упоминаний имени Прево в письмах 1814 г. делать вывод о продолжении знакомства в 1820 г. и даже об огромном влиянии Прево де Люмиана на жизнь будущего декабриста? Разумеется, Рылеев не входил в «высший свет» и не имел там знакомств. А литературно-издательские знакомства в то время завязывались довольно легко, помощи высокопоставленных особ для этого не требовалось.