Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

Эти идеи, несомненно, оказали существенное влияние на Н. М. Муравьева при написании им Конституции. Ему, как установил Н. М. Дружинин, «были известны конституции всех 23 североамериканских штатов»[501]. И тем не менее Муравьев далек от мысли автоматически перенести американскую модель федерализма в Россию. Характерно, что Рылеев, который, по его собственным словам, «всегда отдавал преимущество Уставу Северо-Американских Штатов»[502], «склонял» Муравьева «сделать в написанной им Конституции некоторые изменения, придерживаясь Устава Соединенных Штатов»[503]. Муравьев не только не воспользовался этим советом, но, напротив, от редакции к редакции он все больше ограничивала федеральные права составляющих Россию «держав»[504]. Федерализм интересовал его не как отражение многонациональной реальности Российской империи, а как одна из форм государственной гарантии индивидуальных прав и свобод. При этом вопрос о правах наций не ставился вообще. Как справедливо заметил Н. М. Дружинин, «Н. Муравьев очень далек от мысли построить союзное государство на договорах отдельных национальностей». Предполагалось, что, если будут гарантированы права каждого гражданина в отдельности, в дополнительных гарантиях прав национальностей не будет необходимости. Однако, развивая свою мысль далее, Дружинин, как представляется, приходит к неверному заключению: «Принципиально он [т. е. Муравьев. – В. П.] исходит из великодержавной точки зрения: Российская империя смешивает и ассимилирует в своем составе разнообразные подчиненные народности»[505].

В действительности же у Муравьева нет не только решения, но даже и постановки национального вопроса. Когда он пишет: «Русскими признаются все коренные жители России», слово «русский» здесь является антонимом слову «иностранец», чей статус особо оговаривается в Конституции. Что же касается национальных меньшинств, проживающих в России, то, называя их «русскими», Муравьев прежде всего уравнивает их в правах с основной частью населения империи. С его точки зрения, это бесспорное повышение их статуса, а не одна из форм насилия над ними. Из подданных русского царя они превращаются в граждан России. Возможность каких-то коллизий на этой почве Муравьев явно не предусматривал. Иначе трудно объяснить ту непоследовательность федерализма, которая отразилась в его Конституции. Сводить это к слепому копированию идей де Сталь и Констана ни в коем случае нельзя. Муравьев был слишком хорошо для этого образован и имел весьма широкий выбор базовых идей для своей работы. Федерализм нужен ему лишь как гарантия прав и свобод отдельной личности. В этом он расходился и с Рылеевым, который мыслил национальными категориями, и с Пестелем, который мыслил категориями государственными.

Пестель, явно учитывая опыт гражданской войны во Франции во время революции и апеллируя к национальному опыту феодальной раздробленности, увидел в федерализме Муравьева реальную угрозу сепаратизма. «Стоит только вспомнить, – читаем в “Русской правде”, – из каких разнородных частей сие огромное Государство составлено. Области его не только различными Учреждениями управляются, не только различными Гражданскими Законами судятся, но совсем различные языки говорят, совсем различныя Веры исповедуют, жители оных различныя произхождения имеют, к различным Державам некогда принадлежали; и потому ежели сию разнородность еще более усилить чрез федеративное образование Государства, то легко предвидеть можно, что сие разнородныя Области скоро от Коренной России тогда отложатся, и она скоро потеряет тогда не только свое Могущество, Величие и Силу, но даже, может быть, и бытие свое между большими и Главными Государствами. Она тогда снова испытает все Бедствия и весь неизъяснимый вред нанесенныя Древной России Удельною Системою, которая также не что иное была, как род федеративного Устройства Государства»[506].