Декабристы. Перезагрузка. Книга первая

Но может явная дурость императора тут не являлась первопричиной, кто знает? Дело в том, что к Бенкендорфу доносу был приложен устав Союза Благоденствия. И цели союза: ограничение монархии, народное правительство, уничтожение крепостного права, гласность судов, свобода тиснения, свобода совести – во многом совпадали с тем, чего желал сам император в юности и в первые годы царствования – заменить самодержавно-крепостническую систему на либерально-конституционную форму правления западного образца. Желать-то желал и даже публично говорил об этом, но на практике так ничего и не реализовал, кишка оказалась тонка! Как это звучит не парадоксально – но факт, заговорщики – как сами их личности, так и их идеи, вызывали у императора определённую долю симпатии. Но тут уж опять привет Петру III – от генетического наследства даже абсолютный монарх отказаться не в силах! К слову говоря, отец Александра Павел тоже знал о готовящемся дворцовом перевороте, но так ничего и не предпринял, да и дед Александра Пётр III погиб при аналогичных обстоятельствах. Прям мистика какая-то!

Встряхнув головой, прогоняя не вовремя нагрянувшие размышления.

– Мне по данному вопросу ничего неизвестно и добавить к сказанному совершенно нечего, – вперев в графа твёрдый, непреклонный взгляд.

– Что же совсем не удивились, если ничего не знаете? А может, и знаете что, да подзабыли? А?

– Амнезией не страдаю, ваше сиятельство. Но даже если бы и знал что, то не сказал бы, подлецом и доносчиком никогда не был и становиться им не желаю!

– Ну, полно, голубчик, полно! Не хотите, и не надо. Я ведь с вами как отец по-доброму говорю, с тем, чтобы сделать из вас, по уму вашему, государю человека полезного. Помнит Головина государь, да и государыня-мать с Марьей Антоновной всегда изволили отзываться о вас милостиво.

– Госслужба – это не для меня, граф. Моё поприще несколько иное.

– Подумайте! Государь уже даровал вам дворянство, а теперь может, зная вашу светлую голову, присвоить и придворный чин! Если жаждете практической деятельности – пожалуйста, государь и в этом вам может поспособствовать, если, конечно, откажитесь от своих завиральных идей и дружков из Тайных обществ. Думайте, хорошенько, Иван Михайлович! Утро вечера мудренее …

– Спасибо государю нашему и вам ваше сиятельство, но вынужден отказаться от такой чести! Однако если государь вдруг захочет избавить Россию от крепостничества – всегда рад буду помочь, причём не только словами, но и делами, если на то будет монаршая воля!..

Вдруг Аракчеев встал, перешёл от стола к камину и поманил меня пальцем. Он украдкой глянул на закрытую дверь – не хотел, должно быть, чтобы адъютант хоть что-то расслышал. Когда я подошёл к нему вплотную, то нависнув над моим ухом, граф зашептал вкрадчивым голосом:

– Вы уж на меня, старика, Иван Михайлович, не гневайтесь. Человек я простой, неучёный, происхожу из бедных новгородских дворян. По Часослову учился у дьячка грамоте, от того и мало что знаю! И в вашей книге, что тайно по рукам наших дворян ходит, как ее там …

– «Вандея»?

– Ага, она самая, гореть ей в Аду. Так вот, в этой вашей Вандеи, к примеру, было об Американской конституции написано и какую пользу это принесло, да написано с таким подтекстом, что и России надо бы над этим вопросом внедрения конституции задуматься. А ежели царь не захочет, то, что делать? И здесь вы читателя не оставляете без ответа – вот вам, пожалуйста, у вас расписана как по нотам Французская революция!

Граф явно со мной игрался, прибедняясь до полного самоуничижения, пытаясь выставить себя безграмотным сельским увальнем.

– Понимаю ваше сиятельство, но природный ум и самообразование компенсировали все недостатки вашего отроческого образования. Да и какой вы старик!? – Вам ещё молодых учить уму-разуму. Жизнь, прожитую достойно, следует измерять деяниями, а не годами! А у вас этих свершений хватит на нескольких человек, и ещё останется! Но с другой стороны, нельзя жить только службой, хочешь жить сам – не мешай жить другим! – думаю, я достаточно не только потрафил графскому самолюбию, но и прозрачно намекнул ему, чтобы он в чужие дела и далее свой нос не совал.

– Оттого я становлюсь несчастлив, что обо мне дурно публика думает. Что в государстве нашем не делается, а все огрехи на меня сваливают! И ругают за всё: Аракчеев – злодей, Аракчеев – изувер, Аракчеев – кровопивец, Аракчеев – змея подколодная. А вся вина моя только в том и состоит, что никому не льщу, по прямому моему характеру, да волю государя императора исполняю в точности. Что велит, то и делаю. Скажет государь закон «О вольных хлебопашцах» на всю Русь-матушку распространить – я в том первый помощник царю буду! – Аракчеев ещё раз глянул в сторону двери, убедившись, что никто из дверного проёма не выглядывает и продолжил свой крамольный шепот мне в ухо, – Хоть конституцию, хоть самую республику велит – сделаю… Мне – то что? На всё воля Божья!

– Понимаю вас, ваше сиятельство и даже отчасти разделяю вашу позицию. Долг – превыше всего!