Декабристы. Перезагрузка (СИ)

Между тем время шло за полночь. Ямщик все это время проведший в сенях с Алексеем, уже запряг лошадей, и в нетерпении ожидал меня. Несмотря на уговоры Пушкина, остаться погостить, я все же был нацелен продолжить свой путь на юг. Мы на прощанье чокнулись с поэтом стаканами, но пилось отчего-то грустно, жаль было покидать этот дом. Но дела, а они, как известно, никогда нас не ждут. Набросил на плечи шубу, Пушкин вышел меня провожать с зажженной свечой в руке. Кони рванули под гору. Послышалось: «Прощай, друг!» – и ворота со скрипом за мной закрылись.

* * *

Москва, декабрь 1824 года

Москву, конечно, было не узнать, и если бы не Кремль, то вряд ли бы я в этом огромном полу средневековом заснеженном городе, опознал бы оставленную мною в будущем российскую столицу. На месте некоторых зданий все еще громоздились обгорелые руины – передающие всем москвичам и приезжим свой пламенный привет от «гостившей» здесь армии Наполеона.

Жилье снял в недорогом, но достаточно уютном трактире. Переодевшись и оставив дорожный саквояж в номере, сразу спустился вниз. Было уже поздно, из-за плохого освещения погруженный в сумрак обеденный зал пустовал. Заняв столик у камина, и вытянул к огню ноги. Не прошло и минуты, как от сапог пошел пар и приятное тепло, исходящее от промерзших на улице, а сейчас медленно отогревающихся ног, начало постепенно распространяться по всему телу. Подошел половой в длинной белой рубашке навыпуск, перетянутой в талии. Изучив доступное в столь поздний час меню, озвучил ему заказ. Плотно поужинав, по ходу дела «уговорив» бутылку вина, сытый, довольный и немного хмельной отправился спать в свой номер.

Утром, наняв возницу, поехал по известному мне адресу к Пущину, Ивану Ивановичу – главе Московской управы Северного общества. Пущин в это время в Москве, по моему мнению, страдал ерундой, пытаясь организовать новую тайную организацию – «Практический союз» включив туда всех членов Московской управы: А.А. Тучкова, М.М. Нарышкина, И.Н. Горсткина, Д.А. Давыдова, С.Н. Кашкина, П.И. Колошина, С.Д. Нечаева, С.М. Семенова и активно привлекая иных лиц, служащих при канцелярии московского военного генерал-губернатора Д.В. Голицына. Главной заявленной целью этого «Практического союза» было «личное освобождение от крепостной зависимости дворовых людей», а первоочередная обязанность члена этого Союза «состояла в том, чтоб непременно не иметь при своей услуге крепостных людей». Для меня все эти «игры в песочнице» Пущина выглядели откровенно смехотворными, но, как говорится, чем бы дитя ни тешилось …

Дома у Пущина, за чашечкой чая с ромом, мило беседовали с гостеприимным хозяином и курили сигары. Пущин с энтузиазмом рассказал мне о новом обществе – Практическом союзе, возникшем в Москве по его инициативе, в который принимались дворяне, намеревающиеся освободить своих крестьян. Пущин считал, что деятельность этого Союза послужит хорошей агитацией в интересах главных целей Северного общества. Я вяло с ним соглашался. Помимо заговорщицких тем, поговорили и о его давнишнем друге – Пушкине А.С., рассказывал Ивану Ивановичу о нелегкой доли ссыльного поэта.

Через четыре дня члены Московской управы Северного общества, по случаю моего прибытия, собрали совещание у Штейнгеля. Присутствовали Пущин, Колошин, Кашкин, Нарышкин, Муханов и ряд других. Обсуждали мой проект конституции, многим он виделся излишне демократичным, но какого-то особого жгучего неприятия ни у кого не вызывал, что уже хорошо, «лиха беда начало».

В доме Нарышкина М.М. на Пречистенском бульваре мне пришлось трижды, при большом стечении слушателей, публично декламировать ныне запрещенную книгу «Вандея», многие слушатели ее конспектировали. До Москвы книга добралась только в виде рассказов о ней Пущина, этим и объясняется такой всеобщий к ней интерес, ведь запретный плод так сладок … В общем, можно считать, что на Московскую управу я произвел должное впечатление, некоторые от моей личности и произнесенных мною здесь речей пребывали прямо в восторге и этого не скрывали.

Но и на этом я не останавливался. Еще, будучи в Петербурге, мы вместе с Рылеевым и Александром Бестужевым «тихим сапом» начали осуществлять политику по подчинению работы Вольного общества любителей российской словесности интересам Северного общества. В Вольном обществе наметилось разделение на два крыла – радикальное и умеренное. Радикалы через альманах «Полярная Звезда» смыкались с Северным обществом. Умеренные начали группироваться вокруг задуманных как «чисто художественные» «Северных Цветов». При поддержке Федора Глинки, Рылеев с Бестужевым, при мом эпизодическом участии, создали так называемый Домашний комитет, который собирался постоянно на квартире Рылеева.