Декабристы-победители

– Куда же? – с надеждой уставился на него секретарь.

– Определим мы его в мою собственную канцелярию, на должность… Ну, должность, Дормидонт Кузьмич, вы ему сами придумаете, с прежним чином.

– А повыше нельзя? Коллежский секретарь для поэта – маловато как-то. Это же как… – начал подыскивать сравнение секретарь, – как в юнкера его определить.

Михаил Павлович начал сердиться. У него с министром финансов вопросы важные, а тут… Сдерживая нарастающий гнев, сказал:

– Ну, коли не в юнкера, так пусть он будет камер-юнкером. Составьте указ о присвоении придворного чина. Чёрт с ним, пусть сидит и стихи пишет. Или историю изучает. Что у нас там интересного есть?

– Так много чего, – пожал плечами Канкрин. – Карамзин-то свою историю не дописал. Только, Ваше Величество, поэты народ капризный. По заказу писать не умеют.

– Так пусть про что угодно пишет. Все польза от Пушкина будет. А впредь, Дормидонт Кузьмич, прошу вас о поэтах со мной не говорить. Одни поэты кругом, а служить некому.

Глава двадцатая Отпуск полковника

Февраль – март 1827 г. Череповецкий уезд

Николай сидел на диванчике, прижимая к себе Аленку. Ему было просто хорошо. Не нужно ничего говорить. Не хотелось ничего делать, никуда идти. Вот так бы и сидел, и пусть весь остальной мир катится в тартары!

– Детушки, вы тут не склеились? – послышался голос помещицы Клеопиной. Довольный, но слегка ехидный.

Николай и Аленка отскочили друг от друга, словно ошпаренные.

– Булочки свежие стынут, чай стынет. Вот чайку попьете, обнимайтесь, сколько душеньке угодно, – сказала маменька, а потом доброжелательно хмыкнула куда-то в сторону. – Ночи вам мало…

Аленка покраснела, а Николай, позабыв, что он полковник гвардии и кавалер, жалобно проблеял:

– М-ма-мень-ка…

– А что маменька? И маменька с папенькой молодыми когда-то были. Ишь, размамкался тут, – нарочито строго сказала Аглая Ивановна. Потом, обняв обоих, прижала к себе и заплакала: – Миленькие мои, как же я вас дураков люблю-то!

– Да ладно уж, чего тут… – приобнял Николай мать.

– Ой, Коленька, знал бы ты, сколько мы с Аленушкой о тебе слез пролили, – сказала Аглая Ивановна. – Когда ты на Кавказе воевал, так и то спокойнее было. Знала, что хоть и в чужих людях, но рядом со своими. А тут не пойми, не разбери. Если бы не Аленушка, не знаю, что бы со мной и сталось…

– А если бы не маменька, так и не знаю, что бы я делала, – всхлипнула Алена. Шмыгнув носом, зарыдала.

Николай стоял, не смея пошевелиться. С двух сторон на нем повисли рыдающие женщины – самые родные для него в этом мире.

– Маменька… Аленушка… Что вы? – растерянно бормотал Николай.

Первой пришла в себя маменька. Вытащив платок, начала вытирать слезы у Аленки.

Алена совсем застеснялась. Николай, умирая от умиления, решил прийти на помощь:

– Так будем мы сегодня чай пить, или нет?

– Ой, Коленька! – спохватилась маменька. – Пойдемте, все уже давно готово!

Чай пили в крошечной – на одно окно, гостиной. Под стать ей был столик, доставшийся семейству Клеопиных от двоюродного деда – Иннокентия Павловича Курманова, умершего бездетным. Капитан-командор Курманов был соратником самого Григория Орлова-Чесменского. Говорят, на этом самом столе адмирал писал любовные письма княжне Таракановой перед тем, как арестовать самозванку.

– О чем задумался? – вывела его из оцепенения маменька.

– Да так, о всяком-разном, – улыбнулся Николай.

– О службе? – вскинулась маменька. – Тебе не о службе, а о молодой жене думать надо! Вон, саночки заложите, покатайтесь по свежему снежку, пока обед делается. Пообедаете – и в спаленку, тетешкайтесь себе.

– Ох, маменька! – чуть ли не в голос вскрикнули молодожены, застеснявшись.

– А чего краснеете? – «добила» их старая помещица. – Дело-то молодое, а мне уже внуков нянчить пора. Как тут без спаленки-то?

Николай и Алена открыли рты, чтобы сказать что-нибудь в ответ, но посмотрели друг на друга и засмеялись. Да уж, помещица Клеопина говорит без политесов, зато верно. Какие же внуки без спаленки?

Николай еще до сих пор не мог поверить, что его любимая вот уже неделю как является не Элен Щербатовой, а Еленой Клеопиной. Или просто – Аленкой. И отпуск ему словно бы с неба упал. Ну, положим, небо тут не при чём, а воля государя императора. А всё маменька… Он тут думал, гадал, откуда свалился отпуск в такое время, а все оказалось проще – Аглая Ивановна написала прошение Его Императорскому Величеству, что сын ее – Николай Александров, сын Клеопин уж год как жениться должен, да два года родную маменьку не видел? Мог ли государь отказать матери героя в таком деле?

К удивлению Николая, его приезд в отпуск земляки восприняли, как большой праздник. Сам-то он и не знал, что стал за последний год известной персоной. Как оказалось, писали о нем в «Московских ведомостях» как о молодом герое, ставшем полковником. Ну, а уж сарафанная почта раструбила о том, что было и чего не было.