Декады Ночь Между Днями Седьмым И Восьмым (СИ)

Внутри у Семена Никифоровича оборвалось. Он вспомнил, что его предки - давно, чуть ли не девяносто лет тому назад - действительно носили фамилию Петренков. Но она, эта фамилия, в буре исторических катаклизмов, бушевавших в те легендарные времена, исчезла, казалось, бесследно. И он никогда не вспоминал и не думал о себе как о Петренке, и ему даже в голову не приходило, что кто-то вообще может вспомнить об этом и тем более поставить ему это в вину. Но вот Канцлер откуда-то выведал этот, казалось, бесследно исчезнуваший в потемках истории факт и теперь предъявляет его ему - товарищу Маузеру! - как наитягчайшее обвинение, чреватое смертною казнию. Предъявляет в такой неподходящий момент, когда Семен Никифорович так беззащитен! А Канцлер, между тем, продолжал свое омерзительное шипение:

- Да еще и охранопитека Свинорыла вы обманули. Подставили его, бедного, обвели вокруг пальца! Ведь он вас спрашивал, чи вы не Петренко? Спрашивал или нет? Спрашивал! И предупреждал, что Петренка не велено пускать? Предупреждал или нет? Предупреждал! Да знаете, что из-за вашей наглой лжи мы вынуждены были наказать его - на сосиски пустить? Вот вчера, на завтрак вам подавали сосиски, помните? Правда, вкусные? Так это скорее всего из Свинорыла сосиски. Сос-сис-ски из С-свинорыла! Мы, вообще, стараемся вам давать все самое свеженькое. Вкусненькое! А вы? Благодаря этой вашей отвратительной авантюре вам удалось проникнуть в Учреждение и выведать, разнюхать принципы и организацию работы Инстанции Отписок и Волокит. После чего нам, конечно, пришлось ликвидировать эту исключительно ценную для Зоны Эксперимента и для всей нашей Державной Незалежности Инстанцию. Вместе со всем ее личным составом, со всеми Свинорылами. Которых тоже на сосиски пустили. Единственный плюс, что сосисками мы с вами, по крайней мере, до окончания Декады обеспечены. Даже излишки останутся. И знаете, кстати, куда они попадут? - На стол Гаранту и Его Семейству! Таким-то вот эзотерическим образом в нашей Державе обеспечивается сакральное единство Власти и Народа. Через сосиски из Свинорылов. Вот так. А ведь когда я вам только что докладывал, что ИОВ - для нас уже пройденный этап, то вы, наверно, подумали, что я шучу. Как же! Буду я тут с ним шутки шутить! Шутки шутить я тут с ним буду!

- Да постойте же! Все совсем не так, как вы говорите! - вскричал потрясенный всем услышанным Семен Никифорович. - Я - на самом деле Маузер! Я вам сейчас все объясню. Это прадед мой был Петренко. Но он поменял свою фамилию "Петренко" на "Маузер" еще во время гражданской войны, в 18-ом году. После того как Маяковского наслушался. И даже на моей прабабке женился уже как Маузер, а не Петренко. И репрессирован, и расстрелян в Озерлаге был как Маузер. И дед мой тоже был Маузер. И отец. Чего же вы от меня-то хотите?!

- Неужели вы серьезно думаете, да и нас хотите убедить в том, что простая перемена вашим прадедом фамилии с Петренка на Маузер под влиянием Маяковского способна изменить сущность вашего рода и вашу сущность как Петренка? Не-е-т! Клеймо Петренка навечно на вас и на всем вашем роде! И безнаказанным вам от нас не уйти. Так вот, знаете, что мы сейчас сделаем? Мы сейчас устроим над вами Суд Присяжных. Судить вас будем. Будем вас судить. Судить будем вас. Вас будем судить.

Семену Никифоровичу показалось, что Канцлера зациклило. Но тот, выбравшись наконец из своей словесной комбинаторики и сверкнув взглядом на товарища Маузера, продолжил:

- По нашему судить, по Национал-Демократически. Согласно 714-го параграфа Дисциплинарного Мониторинга в Его Высшем Значении. Судить Страшным Судом. Страшным Административным Судом.

Пан Канцлер снова повращал в воздухе своим прутом, как бы разминаясь перед важным мероприятием - какой-то ответственной поркой, и снова обратился к товарищу Маузеру:

- Позвольте представить вам состав вашего Страшного Суда.

Из-за висящей на стене Двери - прямо из стены - вдруг стали выходить женщины-модели, практически голые, все как одна прекрасно сложенные. Из одежды на них были только минимально обозначенные бикини разных, очень ярких расцветок, с трусиками-стрин-гами. На ногах они, правда, имели туфельки на высочайших каблуках-шпильках. Но, приглядевшись, Семен Никифорович увидел, что на самом деле - это совсем юные девочки, лет 12 - 13, иные, может, 14 -15, не больше. Однако вели они себя совсем как настоящие манекенщицы: так же ставили ноги, так же виляли бедрами и вертели еще не вполне у некоторых развитыми попками. Было что-то неизреченно порочное в их внешнем виде, взглядах, которые они время от времени бросали на товарища Маузера, манере держаться, жестах. У Семена Никифоровича заныло сердце, как это всегда случалось с ним при встрече с покупной любовью, половым насилием над женщиной и детским пороком. Между тем, экипированные таким образом "дамы" возникали одна за другой, представляемые по ходу их появления паном Канцлером, который, указывая своим прутом на вновь появившуюся из-за Двери, давал ей краткую характеристику: