Декалог

Анке двадцать лет; она небольшого роста, с чересчур полной, пожалуй, грудью, правильными чертами лица и улыбкой, при которой верхняя губа вздергивается чуточку слишком высоко, а на щеках появляются ямочки. Про таких, как она, долго говорят: «девушка». Надышавшись свежим воздухом, Анка закрывает окно. Посреди комнаты стоит тяжелый рюкзак: по-видимому, кто-то собирается уезжать. Анка, еще в ночной рубашке, передвигает рюкзак. Наливает в прозрачный кувшинчик воду, крадется к двери… «Мужская комната»! Кульман, кальки с чертежами, пепельница, полная окурков, бумажник, билет на самолет… Анка ставит кувшинчик и разворачивает лежащие на костюме носки. Так она и знала: один длинней, другой короче. Отложив носки, Анка берет кувшинчик и подходит к кровати. Михал спит без пижамы, укрытый только до пояса. Ноги торчат из-под одеяла, одна рука закинута под голову. Анку всегда умиляет вид спящего Михала. И неспящего, вероятно, тоже. Присев на корточки возле кровати, она пристально вглядывается в лицо отца. Кувшинчик держит в вытянутой руке над его головой. Михал открывает глаза, смотрит на Анку: он еще толком не проснулся. Анка с улыбкой наклоняет кувшинчик. Вода льется Михалу прямо на лицо. Он вопит, натягивает одеяло, потом осторожно высовывает голову. Хочет встать, и тут Анка выливает на него остаток воды. Михал мокрый; Анка прячется в ванной; Михал отыскивает в кухне кастрюлю, наполняет ее водой, подходит к двери ванной, дверь заперта, тишина.

Михал: Анка, я спешу.

Анка. Папа, не надо!

Михал говорит серьезно.

Михал. Я спешу. Открой.

Анка. Обещаешь?

Михал. Открывай!

Анка, услышав в голосе отца раздражение, медленно открывает дверь. Михал, нахмурившись, стоит на пороге. Худощавый, светловолосый, ясноглазый, он ничуть не похож ни на стареющего ловеласа, ни на «вечного» мальчика. Вытащив из-за спины свою кастрюльку, врывается в ванную.

Михал. Чистый понедельник?

Анка. Папа, не надо…

Михал. Чистый?

Анка. Я не успею высохнуть. Опоздаешь на само…

Михал с размаху выплескивает на нее всю воду из кастрюли. Анка включает фен, который тут же перестает работать. Она давит на кнопку, щелкает выключателем на стене: свет есть. Идет на кухню, но и там ничего не получается. Стоит в растерянности, с испорченным феном и мокрыми волосами.

Михал. Адам должен зайти, отдашь ему эти чертежи.

Анка. Я мокрая.

Михал. Тогда не надо ехать.

Анка пытается уложить волосы; она уже в брюках и серой блузке, без лифчика.

Михал. Ты так ходишь?

Анка. Папа… все так ходят. Никто сейчас не носит лифчиков.

Михал прячет документы, потом выдвигает ящик тумбочки. Там полно разных предметов, которые вряд ли могут заинтересовать женщину: старые часы, циркули, сломанные угольники, однако в самом низу лежит выцветший желтый конверт, на котором что-то написано. Михал, поколебавшись, оставляет конверт на месте, прикрыв сверху какими-то мелочами.

Анка(за кадром). Твою мать! Папа!

Михал. Ты обещала не выражаться, по крайней мере до…

Анка. Да у меня ключи пропали!

Михал. Возьми мои. Вчера… я же тебе не открывал, ты сама вошла?

Анка. Сама. Я могла их оставить в замке, а кто-нибудь взял.

Михал. Могла.

Анка. Теперь мне будет страшно.

Михал. Где ты раздевалась?

Отодвигает кресло, стоящее возле кровати у Анки в комнате, находит лифчик, бросает ей.

Анка. Мне будет страшно!

Михал. Я же ищу. Да и не будешь ты одна…

Анка. Ты о чем?

Михал. О том, что, если кого-нибудь сюда приведешь… Ярека или еще кого… тебе нечего будет бояться.

Анка. Не уверена, что я кого-нибудь приведу.

Оба одеваются.

Михал. Что мы вчера ели? Хлеба не было…

Анка. Я принесла булки.

Михал, уже навьючивший на себя огромный рюкзак, идет на кухню и с торжеством вытаскивает из хлебницы связку ключей.

3