Преподаватель. Он молод, красив. Хорошо играет в регби. Все девчонки от него без ума. Ты тоже, но когда наконец… Не понимаешь? Ярек тебе не нравится?
Анка. Так, средне.
Преподаватель. Ты на сцене. Влюблена в Джима. Сможешь?
Анка. Если нужно…
Преподаватель. Перерыв.
Ярек. Анка, что с тобой?
Анка. Ничего. А что?
Анка в кухне задумчиво жует бутерброд. Смотрит на прислоненный к бутылке молока белый, пожелтевшими краями конверт. Вглядывается в надпись: «Моей дочери Анне».
Анка роется в секретере Михала. Находит пачку писем. Почерки разные, но ни один не похож на тот, что на белом конверте. Возможно, Анка сама не знает, что ищет. Так мы можем подумать, когда увидим, как она, сидя на полу среди изрядного уже беспорядка, откидывает назад голову и замирает.
В подвальном коридоре сумрачно. Сквозь маленькие оконца просачивается слабый свет. Анка идет по коридору осторожно, с опаской. Открывает дверь в принадлежащую им кладовку: видно, что она нечасто сюда заглядывает. Старый детский велосипед, старые деревянные лыжи, картонные коробки, разваливающиеся чемоданы, лошадка-качалка, какой-то халат. Анка вытаскивает большой черный чемодан, некогда элегантный. С трудом открывает заржавевший замок. В чемодане старые книги, папки с книгами, запыленная старомодная косметичка. Ее-то Анка и искала. Она вынимает из косметички расческуу, помаду, зеркальце, измятый носовой платок с цветной каемкой. Судя по виду, всем этим вещам не меньше двадцати лет. В боковом кармашке косметички лежит фотография и набор конвертов и почтовой бумаги. Анка сначала достает фотографию.
На ней две молодые женщины, а за ними двое мужчин на фоне ограды и какого-то деревца. Банальное фото, сделанное на курорте? В санатории? На экскурсии? Люди на снимке одеты так, как одевались в Польше в шестидесятые годы. Анка долго рассматривает снимок. Она, вероятно, не раз его видела, но почему-то ей только сейчас захотелось узнать, кто на нем изображен. На обороте ничего не написано. Анка раскрывает папочку с конвертами — такими же, как тот, белый, который одновременно притягивает ее и пугает. Еще там лежат листки бумаги. Анка вынимает один конверт и один листочек.
Анка расчистила свой стол. Положила на него оба белых конверта. Отыскала где-то старое вечное перо и пузырёк с чернилами. Низко склонившись над столом и старательно подражая почерку на заклеенном конверте, выводит на чистом конверте, который нашла в подвале: «Моей дочери Анне». Отодвигает: теперь оба конверта выглядят почти одинаково. Затем разворачивает листок бумаги и, немного подумав, пишет: «Дорогая доченька». От этого увлекательного занятия ее отрывает звонок в дверь. Анка впускает симпатичного толстяка лет сорока пяти в клетчатой рубашке-куртке.
Адам. Привет. Извини, что я без звонка. Михал просил, чтобы я забрал чертежи. Он тебе говорил? Анка приносит из отцовской комнаты рулон; Адам хочет уйти.
Анка. Адам…
Адам. Да?
Анка. Вы с папой давно дружите?
Адам. С института.
Анка. Адам… Какая была моя мама?
Адам. Похожая на тебя.
Анка. Лицом?
Адам. Лицом тоже. И вообще…
Анка. Думаешь, у нее могла быть какая-нибудь… какая-нибудь тайна?
Адам. Откуда мне знать.
Анка. Что-то, о чем бы она не хотела мне говорить…
Адам. Она была такая же, как ты. Если бы захотела, сказала.
Анка. Мне было пять дней, когда она умерла.
Адам. Написала бы письмо. А почему ты спрашиваешь?
Анка. Она мне несколько раз снилась. И всякий раз что-то говорила, но не знаю, что.
Адам. Извини… Мне пора… Я зайду, когда Михал вернется…
Анка — в очках — стоит на автобусной остановке перед аэровокзалом. Присматривается к проходящим мимо нее людям. Только что прилетел самолет из одной из юго-восточных стран, где курс доллара для нас исключительно выгоден. С галереи, любезничая с незнакомой девушкой, спускается пожилой господин; через минуту из зала прилета выходит и Михал. Согнувшись под тяжестью рюкзака, бредет к остановке, озираясь по сторонам: отсутствие Анки его удивляет. Наконец замечает дочку и радостно улыбается.
Михал. Вот ты где…
Михал. Красивые… светлые…
Михал. Что-нибудь случилось?
Анка. Нет…