Декамерон 1914

Но…

Тут г-н Васюков сделал долгую театральную паузу.

— Что — «но»? — произнесла Евгеньева, трепетно слушавшая его рассказ.

Васюков продолжил:

— Но, увы, Вечность отчего-то задерживалась. Клеопатра же вдруг покачнулась и, проговорив: «Убийца!..» — упала в кресло. Глаза у нее были навыкате, на губах стала выступать пена. Когда я подскочил к ней, она была уже бездыханна.

Послышались возгласы:

— Это невероятно!..

— Совершенно ничего не понимаю!..

— Но — как же?! Каким же, в таком случае, образом?!..

Господин Васюков победоносным наполеоновским взором окинул залу и, не отвечая на недоуменные вопросы, продолжал:

— Поскольку предсмертная записка Клеопатры имелась, полиция отнеслась к этому происшествию как к весьма заурядному, так что на меня, истинного, хотя и невольного убийцу не пало никаких подозрений.

Что же касается меня, то я после своего несостоявшегося соприкосновения с Вечностью возрешил, что сам Господь пожелал призадержать меня на этом свете. В общем я взялся за ум, пить окончательно бросил, нашел себе новый род занятий, и на этой стезе весьма быстро преуспел.

— И на какой же, если не секрет, стезе? — поинтересовался Грыжеедов. — Уж не по торговой ли части?

— Вас только это и интересует! — буркнула Евгеньева.

— Нет, не по торговой, — сухо ответствовал Васюков. — Ах, это едва ли интересно господа. Ну, допустим… допустим… на литературной стезе.

Я поймал взгляд господина Семипалатникова. Тот улыбался, и по его улыбочке я понял, что в последние слова Васюкова он верит так же мало, как и ваш покорный слуга.

— Да нет, — сказал Грыжеедов, — это как раз очень даже любопытно, поскольку…

Но господин Петров не дал ему договорить.

— И все же — как такое могло получиться? — спросил он. — Я — касательно яда: ведь вы же сами видели, как она… в ваш бокал…

— А вот и поломайте, поломайте голову, господа, — предложил Васюков. — Уверяю вас, разгадка имеется; во всяком случае, я ее сумел потом найти… А у вас, господин прокурор, — обратился он ко мне, — имеются какие-либо объяснения?

— Все довольно просто, — сказал я, стараясь своим видом не показать, что мне теперь известно еще нечто не маловажное в отношении господина Васюкова,[21] ибо кое-что в его словах было чистой ложью, а кое-что — если и правдой, то лишь на половину. К тому же историю с этой Клеопатрой я знал из полицейского формуляра, присланного когда-то в том числе и в нашу губернию.

— Просто?! — удивился Петров. — Тогда уж извольте просветить и нас, грешных.

— Извольте, — согласился я. — Все дело в этом самом зеркале… Надеюсь, теперь некоторые уже догадались?

— Ах, не томите же! — воскликнула Евгеньева. — Зеркало-то при чем?

— А при том, сударыня, что оная Клеопатра не случайно именно там его повесила… Но сперва надобно проникнуться в ее, прямо скажем, неординарную натуру. Да, она мыслила себя именно кем-то наподобие царицы Клеопатры, отбиравшей жизни за дарованную ею любовь, но и убийцей в прямом смысле слова она ощущать себя не желала. Подвигнуть любовника именно к самоубийству — такова была ее цель. Но, видимо, когда-то произошла осечка, кто-то в последний момент, должно быть, передумал…

Я пристально взглянул на Васюкова (или кто он там?). Он тоже смотрел на меня слишком уж, слишком внимательно.

— Вот тогда-то, — продолжал я, — у нее и родилась идея с этим самым зеркалом. Она повесила его так, чтобы выходящий отлично видел все, что творится в комнате, только понять все он должен был в смысле, совершенно противоположном истинному.

— И каков же, по-вашему, был истинный смысл? — спросил, заинтригованный, профессор Финикуиди.

— А таков… Порошок, который она в открытую насыпáла в бокалы, действительно, был ядом. А вот капли — напротив, неким веществом, разрушающим этот яд; вам, профессор, вероятно, такие вещества известны.

— Без сомнения… Но в таком случае выходит, что она хотела отравить именно себя, а никак не господина Васюкова.

— Нет-нет, профессор, она слишком любила себя, чтобы травиться. Но и не могла отказать себе в удовольствии поиграть с огнем. Если помните, она, уйдя в ванную комнату, на какое-то время оставила господина Васюкова одного, кроме того, она не сомневалась, что он наблюдал ее трюк с каплями. Чтó, я вас спрашиваю, он, по ее разумению, должен был сделать, если не собирался впрямь покидать сей мир?

— Поменять местами бокалы! — воскликнула Амалия Фридриховна.

— Именно так! И наверняка в предыдущих случаях именно так оно и бывало! Что вдобавок позволяло ей считать всех мужчин негодяями, а себя — невинной овечкой: как же! ведь каждый из них сам намеревался ее отравить!.. Да, она, безусловно, рисковала; полагаю, что именно этот риск придавал ей силы в любовных утехах; но во всех случаях ожидания не подводили ее, все случалось так, как она планировала. Но тут, увы, свершилась непредвиденная осечка… Верно я все излагаю, господин… гм… господин Васюков?

Он некоторое время молчал, обводя меня прищуренным, изучающим взором, и наконец произнес:

— Именно так! В яблочко!