Декамерон 1914

— …в полнейшем, так сказать, забытии… — закатив глаза, продолжал Петров. И уж сам, клянусь, не заметил, как…

Снова далекие звонки, услышанные, похоже, лишь мною, отвлекли меня от его повествования. Так же незаметно, как в прошлый раз, я покинул залу.

Опять в ответ на мое «слушаю» из трубки сквозь треск донеслось:

— Опять ты, Абдуллай? Узнал тебя по голосу. Ну-ка, еще что-нибудь скажи, проверю, как слышно.

— Это не Абдулла, это прокурор Васильцев, — безнадежно отозвался я.

Ну и, понятно:

— Нет, ни черта! К тому же еще — по-татарски, только и услышал, что — Абдулла. Ты вот что, Абдуллайка, ты сообщи Сипяге, что через час, а то и менее, завал будет пробит. Я прибуду сам с отделением. Сразу прибуду, у меня стоит на готовности автó. Понял? Передашь?

— Куда? — обреченно спросил я. — Куда передать? К Богу в рай?

— Что?! «Буду рад»? Ну и молодец. В общем, передай. Бельмес?

— Бельмес, — подтвердил я.

— Вот и молодец!.. Молодец, что бельмес, я говорю. Приеду — получишь на чай.

— Премного благодарен, — сказал я, и услышал в ответ:

— Сам знаю, что ты татарин. Ничего, брат, бывает…

На том связь снова оборвалась.

«Что ж, — возвращаясь в гостиную, думал я. — Через час, а то и менее… Значит, я могу уже приступать, не дожидаясь этого автó»

Рассказ Петрова явно приближался к концу; в эту минуту он, весь раскрасневшийся, переводил дух, готовясь к завершению.

— Ах, вы напрасно все пропустили, — прошептала мне Евгеньева, — было так трепетно! Даже для меня, хоть я и не мужеского пола… Хоть, конечно, с его стороны — весьма, весьма предосудительно.

— Да врет он все, этот урод, — так же тихо буркнула Ми.

— И как же все сие стало вдруг достоянием общественности, — обращаясь к Петрову, полюбопытствовал Шумский.

— Как?.. Подружке своей она все разболтала! Представляете, меж ними, оказывается, было заключено на меня пари! Ну а уж подружка-то все и выболтала.

Из гимназии меня, ясное дело, немедля же изгнали; но то бы еще полбеды. Уголовное, кажется, собираются возбудить. Ну да я дожидаться не стал. В России-то мне уж не скрыться, а Амалия Фридриховна… Я ради нее — чтоб уж знала все. Ибо это она, благородная душа, вызвалась помочь мне…

Госпожа Ахвледиани чуть заметно приложила палец к губам.

— Да, да, — кивнул Петров, — пардон, молчу, молчу… — И заключил: — Словом, вот такова моя история. Я вам — как на духу.

И опять этот взгляд Ми, пристальный взгляд охотника при виде дичи.

— Весьма интересно, — сказала Евгеньева, когда он сел на место, — только больно уж коротко. Так не честно: остальные рассказывали куда подробнее. И что теперь делать? До ночи еще столько времени!

Завершение вечера

Разоблачение первое: Пилигрим.

«Какая красота!» и «Vive la liberté[65]!»

«Пора!» — решился я и встал:

— Господа. Позвольте воспользоваться тем, что ночь еще далека, и раскрыть вам по крайней мере одну из загадок этого пансионата.

— Вы о призраке? — спросила Дробышевская.

— В какой-то мере — да. Во всяком случае, об одном из призраков, тут обитающих. О призраке… — дальше я отчеканил каждое слово: — …по имени Пилигрим.

Я смотрел в упор.

Нет, по-прежнему — ни один мускул…

— Что, еще один? — удивилась Евгеньева. — А я думала, вы — про Клеопатру.

— Будет вам, сударыня, и про Клеопатру. В сущности, это одно и то же лицо.

— Но позвольте, позвольте, — встрял Львовский, — как это госпожа Клеопатра и некий господин Пилигрим могут быть одним и тем же лицом?

— О, — ответил я, — это меня тоже сбивало с толку. — И Абдулла, умирая, говорил про него, а не про нее. Но тут все оказалось все просто. Подсказку мне дал вчера господин генерал.

— Я?! — изумился тот. — Но я вроде бы — ничего такого… Знать я не знаю никаких пилигримов.

— Разумеется. Вы, однако, привели слова той восточной дамы: «Ты храбрая русская генераль». И тут я понял, в чем дело: татары, плохо знающие наш язык, бывает, путают рода, Абдулла же в тот миг находился при смерти и сам уже не разумел, на каком языке говорит. И когда я понял это, все сразу стало на свои места. Остальное я уже знал… — С этими словами я обратился к ней: — Сударыня, вас не мучают угрызении оттого, что вы положили столько народу?.. Это, впрочем, риторический вопрос — не сомневаюсь, нет у вас никаких угрызений, ибо…

Договорить я не успел. Она буквально воспарила в воздух и в полете ударила меня ногой в солнечное сплетение так, что в глазах у меня потемнело и все гномы мои, притихшие было, пустились в судорожный сатанинский пляс.

Происходившее далее я видел сквозь сумрак. До дверей она не добежала — у дверей, раскинув руки, упала ничком. Лишь миг спустя, когда мои гномы чуть унялись, я понял, что произошло: это ловкая Ми, как копье, метнула ей в спину генеральскую трость тяжелым набалдашником вперед.

— Усадите ее на место… — с трудом выговорил я.

Мужчины водворили ее в кресло.

— А я тут постою, — сказала Ми и, достав из сумочки свой пистолетик, стала у дверей на стóроже.