«Декоммунизация» в Украине, 2014—2021: процесс, акторы, результаты

«Декоммунизация» представлялась как разрыв с советским прошлым и его следами в символическом пространстве и сознании, а значит, и разрыв с Россией, расставание с имперским прошлым (где советское было равнозначно имперскому), эмансипация с выразительными постколониальными обертонами. Разрыв с Россией, официально получившей от Верховной Рады статус «страны-агрессора» в 2018 году, дополнялся движением в Европу. «Декоммунизация» подавалась как распространение европейских практик, в качестве образца и примера для подражания упоминались процессы и действия, произошедшие в 1990‑х — начале 2000‑х в странах Центрально-Восточной Европы и Балтии. При этом сами «мнемонические бойцы» признавали некую запоздалость своих действий. Такого рода «европеизация» интерпретировалась не только как выход из-под культурного и политического доминирования России и возвращение Украины в «европейскую семью», но и как нормализация. Советское наследие и вообще весь советский период представлялись как аномалия, как уклонение от естественного движения по пути европейского прогресса. «Декоммунизация» приравнивалась к нормализации. Весь этот комплекс мотивов, интерпретаций и пояснительных стратегий возник и развивался уже в ходе самой «декоммунизации».

В то же время, нельзя сказать, что эта политика была результатом политической импровизации или совпадения благоприятных обстоятельств. Корни «декоммунизации» следует искать во временах президентства В. Ющенко, а её первый опыт относится к началу 1990‑х годов (практика сноса памятников и переименования топонимов). Как уже упоминалось, в осуществлении «декоммунизации» использовались административно-бюрократические методы, прикрываемые демократическими процедурами. Например, промоутеры этой политики указывают на то, что подготовка законов и переименования осуществлялась в условиях общественных дискуссий [Oliinyk, Kuzio, 2021].

Что касается законов, то утверждения о наличии «экспертных дискуссий» не соответствуют действительности — такие дискуссии если и были, то имели чисто формальный характер обсуждения директив. Принятие «декомунизационных» законов, как уже упоминалось, происходило «по ускоренной процедуре», а в сессионном зале на их обсуждение и голосование было потрачено 42 минуты. Когда же речь идёт об «общественных обсуждениях» на местах, то стоить помнить о том, что они осуществлялись уже в рамках, определённых законами, разработанными узким кругом доверенных лиц, принадлежащих к весьма узкому политическому сегменту.

Интрига и сюжет «декоммунизации» заставляют вспомнить историю нелегальных политических сект, ставивших целью захват власти или через заговор и переворот, или путём захвата существующих институтов. История о том, как представители «независимой научно-исследовательской организации», созданной как фасадная структура диаспорной ОУН(б), получили контроль над ключевыми государственными институтами в сфере исторической политики и внедрились в «зонтичные» общественные объединения с демократической/реформаторской повесткой (вроде Реанимационного проекта реформ) — классический сценарий, в своё время использованный той же ОУН(б) в установлении контроля над диаспорными представительскими и неполитическими (кооперативы, банки, страховые общества) организациями. В этом смысле «декоммунизация» — безусловно успешный проект.

Насколько успешной она была в других отношениях? Как уже упоминалось, «декоммунизация» во многих отношениях была масштабной мистификацией. Символическая политика была действительно символической. Масштабное изъятие советского наследия, провозглашённого вне закона, обернулось запоздалым копированием восточноевропейских практик 1990‑х. Декоммунизация/десоветизация/деруссификация символического пространства происходила тогда, когда объекты этой политики уже утратили прежнее идеологическое значение и предполагаемую сакральность. «Ленинопад» в Центральной Украине был актуализирован массовыми протестами против режима, который использовал советско-ностальгический нарратив отнюдь не с идеологическими целями. Парадоксальным образом инициаторы «декоммунизации» пытались вернуть идеологическое содержание советским символам. Борясь с мифами, они сами создали миф, с которым развернули беспощадную борьбу. Именно в этом заключается основа мистификации.