Декоративка. Книга 2

Я сообщила Верховной, что боги не довольны ее политикой, что надо придерживать принципов, которых придерживалась Ноглана, что людям нельзя внушать похоть, чтобы подтолкнуть к ритуалам. Мэзава должна стать такой, какой задумывалась изначально – страной свободного выбора, страной, где нет рабства. Технологиями, которые дали боги, надо пользоваться умеренно и только в сложных случаях. Например, если бы Кетней остался жив,  Великая матерь могла бы помочь ему избавиться от ужасных воспоминаний… Для этого ведь Ноглана просила «свет», чтобы помогать людям, а не делать из них марионеток.

Я также намекнула, что первая дань была гораздо меньше, чем сейчас. Ишь ты – семь девочек! А не жирно ли будет богам? В первый-то раз Мэзава отдала им всего одну, и отдала в обмен на технологии, на помощь. А теперь обмен уже не назвать равноценным: они берут слишком много, хотя дают мало. В идеале я хотела убедить Верховную совсем перестать отдавать дань, закрыть врата и не открывать, но она отказалась: без технологий богов  никак.

Тогда я предупредила ее, что дань надо уменьшить, и что девчонки должны уходить к богам добровольно, приняв обдуманное и взвешенное решение.  А во сколько лет можно принять более-менее взвешенное решение? В восемнадцать хотя бы, но не в тринадцать-пятнадцать…

Я говорила и говорила, Верховная слушала.  Она ни разу не спросила,  о том, что больше всего ее волновало: не заменят ли ее? Не отправили ли меня сюда вместо нее? Я понимала, что ее гложет этот вопрос, но не отвечала на него. Зато прямо сказала о том, что она делает неправильно. Ниэрад  жесток, Ниэрад использует женщин, но этот порядок был одобрен богами, и он сохраняется до сих пор. А вот Мэзава изменилась, и это плохо.  Надо вернуть все, как было.

Страх отпустил Великую матерь только под конец разговора, когда она убедилась, что останется на своем месте и что отделалась только предупреждением. Я так и не сказала ей, что боги – никакие не боги, потому что это бы только усложнило мое собственное положение; мне нужен был ее страх перед ними.

 Сделав, что должна была, я отправилась в сопровождении воинов к Зену, которого, как я и думала, заключили под стражу, и снова в Северной башне.  Я так устала и вымоталась, что засыпала на ходу, и в носилках заставляла себя не опускать налившиеся свинцом веки. Беременная женщина должна себя беречь, но я была к себе безжалостна, и это могло грозить мне выкидышем, но я не думала об этом. Я исчерпала свои силы, и мне нужен был Зен, мой Зен. Только рядом с ним я могла выдохнуть, только рядом с ним могла спокойно заснуть… После встречи с Александром я нуждалась в нем еще больше. 

В подвальных коридорах башни было темно и сыро; зевающий охранник провел нас к камере и отпер. Я взяла у него масляную лампу и сама вошла внутрь. Зен пошевелился, проснулся, открыл глаза…

 — Оставьте нас, — приказала я.

Лишние вышли; закрыв дверь камеры, я прижалась к ней спиной и, не в силах сделать хоть шаг, посмотрела на своего желтоглазого. Он плавно и бесшумно встал с кровати, подошел, но не решился меня коснуться… его взгляд бегал по мне: по  волосам, ставшим паклей, по измученному лицу, по исцарапанным искусанным рукам и ногам в синяках…

Боится сделать мне больно. Как всегда, бережет меня…

 — Обними меня,  — промолвила я.

Он шагнул ко мне и прижал к себе, нежно и бережно. Наконец-то…

***

Зен отнес меня на кровать и лег рядом; кровать была узкая, но нам хватило места. Рядом с Зеном мне не были нужны покрывала или еще что, он был для меня и теплом, и защитой, и покоем… как тогда, когда мы спали в сарае в Утхаде. Я спала долго, меня не тревожили, да и кто бы посмел меня потревожить? Матерь не дала мне высокого статуса, но объявила неприкосновенной гостьей.

Когда я проснулась, Зен сидел рядом с кроватью на стуле, и смотрел на меня.

Приподнявшись, я протерла глаза, затем спустила ноги с кровати. Они были грязные и ободранные… Все мое тело болело, особенно руки, плечи и бедра. Голова казалась ватной, а события последних дней – сумбурным сном.

Я посмотрела в глаза Зена и вздрогнула: взгляд у него был пронзительный, острый, обвинительный. 

 — Прости меня,  — вымолвила я сонно.

Он ничего не ответил.

 — Я виновата,  — продолжила я.   — Мы договаривались все делать вместе, а я пошла одна, не сказав тебе. Я решила рискнуть.  Помнишь Утхад? Ты при всех убил Вазрага, не задумываясь о последствиях, потому что иначе бы он убил меня. Так вот… мне тоже в голову ударило. Это случается у беременных.

Брови Зена приподнялись, взгляд стал еще острее.

 — Беременна…  — повторил он.

 — Да, беременна.

Его лицо… его глаза… в них вспышками появились радость, растерянность, страх… Я навсегда запомню этот момент, момент, когда  в Зене «включился» отец.  Он встал со своего стула, прошелся по камере,   подошел к кровати, присел на нее… Его рука коснулась моей руки,  исцарапанной, в синяках.

В желтых глаза зажглась злоба.

 — Что ты сделала? Как ты могла?