— Извините, — отозвался я. А потом поднял стекло и выехал из переулка, а человек все следил за мной, наверное, желая убедиться, что в последний момент я не выскочу и не брошусь на него с мачете.
Мгновение спустя я уже был в жаждущей крови мясорубке на Первой автомагистрали. И по мере того как привычная жуткая пробка обволакивала меня с двух сторон словно теплое одеяло, я ощущал, как медленно, но верно погружаюсь в себя. Снова дома, снова за стенами Замка Декстера, с пустым подвалом и все такое прочее.
Впервые я почувствовал себя таким болваном, иначе говоря, таким человеком, насколько это возможно для меня. О чем я вообще думал? Точнее, почему вообще не думал, поддавшись непонятному приступу паники? Как-то все глупо, слишком по-человечески и невероятно смешно, если б я только умел смеяться. Отлично. Я был просто нелеп.
Последние несколько миль я провел, изобретая ругательные слова, которыми можно обозвать самого себя за такую бурную реакцию, и к тому моменту, когда подъехал к дому Риты, так увлекся самобичеванием, что почувствовал себя гораздо лучше. Я вышел из машины, и на лице у меня было нечто напоминающее улыбку, которую породила радость из глубины Дубиностоеросового Декстера. Но стоило мне сделать первый шаг по направлению к дому, как мимо меня проехала машина.
Конечно же, белый «авалон».
Если на свете есть такая вещь, как справедливость, то настал мой час испытать ее действие на собственной шкуре. Много раз мне приходилось видеть людей с открытым от Удивления ртом, совершенно обездвиженных от удивления и страха, но Декстер в такой глупой позе оказался впервые. Замерший на месте, неспособный двинуться даже для того, чтобы подтереть собственные слюни, я смотрел, как машина медленно проезжает мимо, и думал только о том, как глупо я выгляжу в этот момент.
Да, я выглядел бы еще глупее, если бы тот, кто сидел за рулем, решился на большее, а не просто медленно проплыть мимо меня, но, к счастью для людей, которые знают и любят меня — а таких по меньшей мере двое, включая меня самого, — машина проехала не остановившись. Мне показалось, что сейчас я увижу человека, сидящего в кресле водителя. Но тот немного прибавил скорости и не спеша направился к середине улицы. Свет на мгновение отразился от серебряной эмблемы в виде головы быка, и машина скрылась из виду.
И я не смог придумать ничего лучше, чем захлопнуть варежку, почесать затылок и побрести в дом.
Мне слышался ненавязчивый, но гулкий и мощный барабанный бой; я чувствовал, как накатывала волна счастья, порожденная ощущением облегчения и предвкушением того, что должно начаться. И вот затрубил и рога: теперь уже оставалось недолго, всего несколько секунд, прежде чем все начнется и произойдет в который раз. Радость переливалась в мелодию, которая разрасталась и, казалось, заполняла собой все пространство. Мои ноги несли меня туда, где голоса обещали скорый покой, исполненный восторга и блаженства, который вознесет до экстаза…
И тут я проснулся; сердце бешено колотилось, ничем не мотивированное чувство облегчения, которое я испытывал, казалось мне непонятным, потому что ничего общего с тем, что ощущает жаждущий человек после глотка воды или уставший — на отдыхе, оно не имело, хотя что-то похожее было.
Однако двух мнений быть не может, и это настораживает — облегчение, которое я почувствовал во сне, очень напоминало то, что происходило после моих забав с отморозками, и свидетельствовало о полном удовлетворении самых сокровенных потребностей. После чего можно было отдохнуть и насладиться удовольствием.
Такого просто не могло быть. Я не мог изведать одно из самых интимных и глубоко личных ощущений так запросто, во сне.
Я взглянул на часы: пять минут первого ночи; спать, этой ночью Декстер планировал только спать.
Рядом посапывала Рита, чуть поскуливая, словно гончая, которой снится, что она травит зайца.
А Декстер — в замешательстве. Что-то проникло в мою ночь без сновидений и всколыхнуло спокойное море моего тревожного сна. Не знаю, что это такое, но с ним пришла беспричинная радость, и мне это не нравилось. Мое хобби при лунном свете порождало холодный восторг, и только. Никакие иные чувства не волновали темных глубин подсознания Декстера. И я бы предпочел, чтобы все так и оставалось. У меня внутри имелось маленькое защищенное пространство, огороженное и закрытое на замок, где я наслаждался своей особой радостью, только в особые ночи, и больше ничего. Любые другие переживания не имели для меня никакого смысла.
Так что же ворвалось в мой погреб, снесло дверь с петель и заполнило его этим незваным и нежеланным чувством? Во имя всего святого, как это нечто могло забраться сюда, неся с собой всеохватывающее ликование?