Декстер во тьме

— Тогда то, что у тебя есть, — это дерьмо, — завершила она и отвернулась, вновь устремив взгляд туда, где капитан Мэттьюс отвечал на вопросы, торжественно выпятив вперед мужественную челюсть. — Что лишь немногим меньше, чем тот лошадиный навоз, которым располагаю я.

До этого я понятия не имел, что дерьмо менее значимо лошадиного навоза, но всегда приятно узнать нечто новенькое. Но в данном случае даже поразительное откровение очень мало отвечало на насущный вопрос: «Почему Темный Пассажир, словно утка, нырнул в укрытие?» Благодаря работе и хобби мне довелось повидать многое, чего большинство людей даже вообразить не могут, если только не посмотрят подряд несколько фильмов из тех, что демонстрируют в автошколах в наказание за пьяное вождение. И в каждом таком случае, каким бы ужасающим он ни был, мой теневой напарник так или иначе давал сжатую оценку, пусть хотя бы и всего лишь зевком.

А вот теперь, при виде всего-то — тоже мне ужас! — двух обгоревших тел и какой-то любительской керамики, Темный Пассажир предпочел рвануть прочь, словно перепуганный паук, и оставить меня без руководства. Ощущение для меня новое и, как я понял, ничуть не приятное.

И что же мне теперь делать? Я не знал никого, с кем мог бы обсудить проблему так, как с Темным Пассажиром, по крайней мере, если желал остаться на свободе, а я того очень и очень желал. Но что я на самом деле знаю о своем закадычном напарнике? Был ли я и вправду столь сведущ просто по той причине, что так долго делился с ним пространством? То, что он предпочел рвануть в подполье, весьма меня раздражало, как будто я вдруг заметил, что расхаживаю по управлению без штанов. Когда дошло до самой сути, то не было у меня понятия ни что такое Темный Пассажир, ни откуда он взялся. Эти вопросы никогда не казались такими уж насущными.

Скромная толпа собралась у желтой ленты ограждения, установленного полицией. Людей хватало, чтобы Наблюдатель мог затеряться среди них.

Он наблюдал, охваченный жестоким голодом, что никак не проявлялось на его лице. Ничто не проявлялось на его лице. Оно было лишь временной маской, какую он носил, способом скрыть сжатую в пружину силу внутри. И тем не менее окружающие, похоже, как-то улавливали это, время от времени нервно поглядывали на него, будто расслышав поблизости рычание тигра.

Наблюдателю доставляло удовольствие их беспокойство, то, как люди в глупом страхе пялились на сотворенное им. То было частью радости за свою силу и частично объясняло причину, почему ему доставляло удовольствие наблюдать.

Но сейчас он наблюдал — внимательно и осознанно, — с определенной целью, даром что взирал на суету вокруг, как на возню муравьев, чуя в себе позыв и шевеление силы. «Ходячее мясо, — подумал он. — Меньше овец, и мы у них за пастуха».

Злорадствуя над жалкой людской реакцией на представленное им, на грани своих хищнических чувств он ощутил щекотание от присутствия того, другого. И медленно повел головой вдоль желтой ленты…

Есть. Вон тот, в яркой гавайской рубахе. Он и вправду связан с полицией.

Наблюдатель потянулся чутким усиком к тому, другому, и, коснувшись, наблюдал, как тот, другой, застыл на ходу и закрыл глаза, словно молчаливо задавая вопрос. Да. Теперь все обрело смысл. Тот, другой, ощутил неуловимый охват чувств: он был силен, это наверняка.

Что, однако, у него за цель?

Наблюдатель следил, как тот, другой, распрямился, осмотрелся по сторонам, а затем, похоже, отрешился от наваждения и вышел за полицейское ограждение.

«Мы сильнее, — подумал Наблюдатель. — Сильнее их всех. И они убедятся в этом, к величайшей своей печали».

Он чувствовал, как усиливается голод, но необходимо было вызнать больше, а потому он подождет до лучшей поры. Подождет и понаблюдает.

Пока.

Глава 6

Место убийства без разбрызганной повсюду крови должно было бы стать для меня легкой праздничной прогулкой, только отчего-то мне никак не удавалось впасть в легкомысленный настрой и порадоваться. Некоторое время я бродил по округе, выходя за огражденную желтой лентой площадку и входя в нее, но мне было там почти нечего делать. Дебора, похоже, уже высказала мне все, что хотела, и я чувствовал себя одиноким и никому не нужным.

Разумное существо вполне можно было бы извинить за то, что оно слегка обиделось, только я никогда не считался разумным существом, а потому у меня оставалось весьма мало вариантов. Наверное, лучшее, что следовало бы сделать, — это вернуться к нормальной жизни и подумать о множестве важных дел, требовавших моего внимания: о детях, организаторе банкетов, Париже, ланче… Если принять во внимание длинный перечень того, о чем мне стоило беспокоиться, нечего удивляться, что Пассажир повел себя малость застенчиво.

Я вновь взглянул на два пережаренных тела. От них не исходило ничего зловещего. Они были мертвы. Темный Пассажир, однако, по-прежнему молчал.