Дела адвоката Монзикова

Один вопрос был ещё непонятнее другого. Чувствовалось, что адвокат вместо ненормативной лексики пытается использовать сходные по смыслу нормальные слова, подбор которых вызывал у него сильную боль. Лицо его то и дело кривилось. Одна гримаса была ужаснее другой.

Минут через десять первое состоялось их знакомство.

Пургенов Анатолий Николаевич был среднего роста, с невыразительными глазами, скорее серого, нежели зеленого цвета, с ярко выраженными лобными залысинами. Из-за сутулости и тонкокостной конституции его фигура напоминала вопросительный знак. Небольшой животик не только не придавал фигуре солидности, а скорее он ее сильно портил. Сразу было видно, что физическим трудом Анатолий Николаевич занимался крайне редко. Почему-то в голову адвоката полезла крамольная мысль о том, что Пургенов – неизлечимый мастурбант, скрывающий своё рукоблудие от кого-либо. Говорил Анатолий Николаевич каким-то странным голосом. Когда он произносил очередную тираду, то создавалось впечатление, что он не говорит, а тужится в туалете. В разговоре он держал голову несколько вниз и слегка набок. Лицо его постоянно гримасничало. Видимо он пытался мимикой усилить сказанное, но эффект получался обратный.

Одет он был, как возможно только ему казалось, неброско, по погоде. Ноги были облачены в резиновые сапоги с большими заплатами, заляпанными грязью и прилипшей жухлой травой. На его голове восседала широкополая, грязно-зеленого цвета старая фетровая шляпа. Длинный кожаный плащ-пальто с протертыми рукавами, сильно подпоясанный облезлым матросским ремнём с нечищеной бляхой, дополнял и без того экстравагантный облик нераскрытого и непризнанного интеллектуала. Кожаный портфель неопределенного цвета, протертый до дыр, был набит какими-то бумагами. Однако внешний вид посетителя Монзикова ни сколько не удивил. Более того, он почему-то вспомнил одного знакомого зека, который в его тюремную бытность ох как попортил его карьеру. Но об этом вспоминать ему не хотелось.

Опуская двустороннее мычание и хождение вокруг да около самого предмета разговора, можно лишь вкратце пересказать то, что легло в основу четвертой части романа века.

Пургенов Анатолий Николаевич уже не первый год преподавал в вузе. Он, как и Монзиков, много лет отработал в милиции. Так же как и Александр Васильевич, Пургенов прошел все низовые должности, также успешно окончил Высшую Школу МВД и так же не сделал карьеры…

Судьба его не баловала. Жена его бросила, дети росли практически сами по себе, поскольку у папашки не было ни денег, ни желания на их воспитание. Достаточно сказать, что его 15-летняя дочь сделала его дедушкой, так и не окончив средней школы. Будучи патологически любопытным, но крайне малограмотным и ленивым к самотворчеству, Пургенов предпринимал множество безуспешных попыток нормализовать свой быт. Кем только после увольнения из МВД он не работал. Был и плотником, и слесарем, и подсобным рабочим… Но в конце концов он таки нашел свое призвание в педагогике. Ему с этим так подфартило, что кроме белой зависти у его немногочисленных знакомых появлялась досада от того, что именно ему выпал в жизни счастливый билет, правда в один конец, но об этом чуть позже.

Однажды, собирая пустые бутылки на кладбище, расположенном неподалеку от его будущего места работы, он встретил троицу, распивавшую пиво с водкой. Это были рабочие того самого вуза, куда и устроился на работу преподавателем Анатолий Николаевич.

Обратившись в отдел кадров с заявлением о приеме на работу, предоставив положительные рекомендации из милиции, с мебельной фабрики и жилконторы – последнего места работы, его направили на собеседование к заведующему кафедрой Охраны труда.