Дела адвоката Монзикова

Примерно в 10⁰⁰ по местному времени Монзикова увели на допрос, куда должен был явиться представитель российского консульства, которого вызвали ещё вчера. Консул опоздал на 3 часа. Всё время ожидания Монзикову задавали одни и те же вопросы негры-полицейские, которые просто выходили из себя оттого, что Монзиков их не понимал. Белого поляка с ними не было, как не было никого, кто мог бы хоть намекнуть бедному адвокату на смысл задаваемых вопросов. Африканская тупость, упорство и появившаяся неприязнь к задержанному белому, хранившему молчание и явно издевавшемуся над неграми-полицейскими, которые в недалеком прошлом успешно лазали по деревьям и даже слыхом не слышали о том, что есть иностранные граждане и иностранные языки, вылились в конце концов в жестокий мордобой.

Приехавший к своему соотечественнику с опозданием на три часа российский дипломат, нашел истекавшего кровью, с изуродованным лицом и сломанными ребрами Монзикова. Монзиков валялся в некогда дорогом и весьма элегантном, а теперь разодранном в клочья, грязном костюме в луже крови на грязном, холодном, бетонном полу той же камеры, откуда его забрали на утренний допрос.

Александр Васильевич не понимал ровным счетом ничего из того, что с ним происходило. Никогда раньше его никто так не бил. Будучи цириком, он, бывало, как и все, занимался рукоприкладством. Это – факт, но чтобы вот так вот, ни с того, ни с сего?

– Ой, как Вас обработали эти обезьяны! – с явным сожалением и сочувствием заметил прибывший, наконец, дипломат.

– Пидоры, вонючие, – только и смог из себя выдавить израненный Монзиков.

– Ну, ладно, это всё так, только мне надо от Вас поскорее услышать правдивую, бесхитростную историю о том, как Вы здесь очутились.

– Что, опять? – спросил Монзиков и жалобно застонал.

– Конечно, голубчик, опять, – дипломат был вежлив, но настойчив.

На этот раз беседа длилась часов 7, до самого вечера, после чего дипломат вышел и не вернулся. Монзиков остался один в камере. Арабов давно увели и больше не приводили. Почти перед самым отходом ко сну Монзикова вывели в туалет, где он, превозмогая сильную боль, справил нужду и умылся.

Ночь длилась вечность. Сон был прерывистым и тревожным. Всё время снились какие-то кошмары, ужасные сцены сменяли друг друга так быстро, что Монзиков не успевал даже как следует испугаться и проснуться от крика, как вновь и вновь на него наваливался жутчайший сон. Проснувшись с сильной головной болью, жаждой, страшной болью в рёбрах и огромными фингалами под глазами, Монзиков услышал приближающиеся к его камере шаги. Это был вчерашний дипломат, пришедший теперь за ним с двумя коллегами.

Монзикова аккуратно сопроводили к автомобилю и повезли в консульство, где по прибытии его опять стали допрашивать, но теперь допрашивали сами русские.

Допрос основывался на нестыковке данных, полученных на первом допросе. Дело в том, что тщательная проверка загранпаспорта Монзикова показала наличие подлинных отметок въездной и выездной египетских виз из г. Хургады, однако ни в МВД России, ни в аэопорту Домодедово, откуда согласно паспорту прилетел гражданин Монзиков А.В., не было соответствующей информации.

Рамси Загдан в поддельном паспорте поставил необходимые печати и штампы, наклеил соответствующие марки, но он никак не предполагал, что Монзиков перепутает рейсы и что сможет оказаться в г. Претории. А Монзиков, забыв о том, что ему не следовало рассказывать о своем нелегальном посещении Турции, Ливана, Израиля, Египта, а теперь ещё и ЮАР, продолжал с ослиным упрямством нести какую-то ахинею, в которую никто, разумеется не верил.

Надо отдать должное российской стороне, что Монзикову оказали квалифицированную медицинскую помощь, поместив его в хороший госпиталь, где неплохо кормили и где был заботливый медицинский персонал.

Из Москвы пришло указание – провести тщательную проверку личности Монзикова и установить истинные цели и задачи нелегального пребывания российского гражданина, пенсионера Монзикова А.В., в ЮАР. Юаровские власти также пытались выяснить обстоятельства нелегального вторжения на территорию суверенной Республики иностранного гражданина, которого заочно оба государства стали считать иностранным шпионом. Положение было мерзкопакостным.

Шел второй месяц пребывания Монзикова в ЮАР. Из госпиталя его выписали, тело уже не болело, весна набирала силу, близилось лето, а в России была в разгаре осень. Каждый день российские чекисты общались с Монзиковым, дело которого было ещё не закончено.

Надо было бежать, но куда? Монзиков, наконец-то, разобрался в сложившейся неблагоприятной ситуации, но выхода, достойного для себя, из неё не видел. Александр Васильевич прекрасно понимал, что в России ему придется отсидеть, да и не один год. Тянуть срок за элементарное разгильдяйство и такое стечение обстоятельств, когда его постоянно били, изуродовали нелепыми наколками тело, обрезали, переломали ребра и кости – ему откровенно не хотелось. Бежать, бежать и бежать. Куда? Языков он не знает, документов нет. Денег и семьи тоже нет. Куда?