Монзиков, на секунду придя в сознание, услышал только концовку разговора и моментально потерял сознание. Крикнуть он не мог – челюсть была сломана. Практиканты-второкурсники впервые в своей жизни наложили ему на челюсть гипс. Поскольку гипса было много, а опыта не было никакого, то уже с расстояния 1-1,5 м то, что раньше, еще утром называлось головой, походило на развороченную австралийскую канализационную трубу. Дело в том, что в Австралии в предместьях Аделаиды обнаружены большие залежи гипса. Аборигены, ведущие свободный образ жизни и добывающие корм на пропитание, в последние десятилетия стали сгоняться, как индейцы, в резервации. Умельцы из их числа стали из гипса лепить трубы, которые, в большинстве случаев, были странной, иногда даже чрезмерно изогнутой формы. Когда гипсовали и бинтовали Монзикова, то никто не мог понять, почему, как только капитан приходил в сознание, так сразу же он свои руки прятал в обнаженную мошонку и похотливо изгибался. Медики с многолетним опытом не смогли понять первопричины, хотя она лежала на поверхности. Дело в том, что в левой руке по-прежнему была зажата злополучная десятка, которая являлась уже по праву «компенсацией» Монзикова за полученный им моральный и материальный ущерб.
После больничного обеда санитары, вконец окосевшие, так и не нашли ни носилок, ни Монзикова, которого еще бы чуть-чуть и увезли в прачечную. Ему крупно повезло. Проходившая мимо медсестра, обронила медицинскую карту с историей болезни 75-летней старухи – Диасомидзе Сулико Акакиевны. Шедшая следом практикантка, поднимая разбросанные по полу бумаги, увидела нечто сопевшее и хрюкавшее, стонущее и шипящее на носилках. Через 5 минут Диасомидзе Сулико Акакиевна – она же Монзиков Александр Васильевич – лежала в 14-местной женской палате для старух, которым было далеко за 70. Бедняги стояли одной ногой в могиле, другой в морге. Они вовсе не догадывались, что случайно задержались на этом свете, где уже были даже не гостями, а так, просто прохожими. К таким пациентам в России обычно применяется клизма, пурген и димедрол. Клизму ставят тем, на кого не действует пурген, но кто, еще хотя бы дышит. Димедрол дают в качестве снотворного активистам, т. е. стонущим, плачущим и требующим лечения старухам.
Лица у Монзикова не было, зато была история болезни и диагноз – перитональный аппендицит, то есть то, с чем не то чтобы долго, а и пару дней не живут.
Грузинские «параметры», гипс и непонятные звуки, исходившие из маленького отверстия в гипсовой трубе, постоянно плачущие глаза – вызывали жалость у медперсонала. Два дня Монзикова пичкали димедролом и клизмой при всем притом, что из еды ему давали капельницу с физиологическим раствором и… димедрол.
Монзиков был не промах. Почуяв опасность еще в приемном покое, Александр Васильевич начал грызть сломанными челюстями гипс. От плача и слюноиспускания на четвертые сутки удалось случайно зашедшую медсестру басом послать на три буквы. Началась паника. К вечеру четвертых суток Монзиков лежал в трехместной палате для выздоравливающих мужчин. Одно только настораживало – никто не приходил навестить больного.
В ту несчастную субботу, когда произошла эта история с исчезновением больного с носилками, бабка – Диасомидзе Сулико Акакиевна – все-таки скончалась, не приходя в сознание. Т. к. документов на нее не было, то валявшаяся рядом с ней история болезни Монзикова была положена в ящик, где хранились дела умерших. Родственников старуха в городе не имела, в больнице оказалась случайно – ее сняли с поезда, следовавшего из солнечной Грузии в Мурманскую область. Вскрытия никто не делал. На ее кремацию и похороны ушло 2 дня.
Водитель трамвая, добравшись «на автопилоте» до трамвайного парка, рассказав о случившемся подругам, через 40 минут давала показания следователю о том, как её изнасиловал гаишник. Руководство ГАИ о гибели инспектора Монзикова проинформировало не только Главк, но и Министерство МВД, откуда пришла телеграмма следующего содержания:
Совпало, что когда из реанимации Монзикова перевели в обычную палату, а руководство батальона, где служил Александр Васильевич, получило свидетельство о его смерти, медаль ехала спецсвязью для вручения семье милиционера, геройски погибшего на своем посту.
Однако из 27 отделения милиции старший оперуполномоченный Уходько с гр. Павловой Н.В. – заявительницей – явились на опознание Монзикова только в воскресенье, когда тело старухи было уже кремировано. Узнав о скоропостижной смерти, уголовное дело даже не было возбуждено.