Дела давно минувших дней...

Базаров же, как выясняется из его отдельных реплик, знаком и с литературой, и с искусством прошлого, но относится к ним более чем иронически («таинственный незнакомец» А. Радклиф, Рафаэль, не стоящий «медного гроша» и т. п.). Да для него и искусство, и эстетика — «сапоги всмятку». Он чтит лишь науку и «ощущения». Другими словами, образ Базарова в интерпретации Тургенева есть выражение прежде всего идеологии молодого поколения, вернее, той его части, которая хотела отбросить все «старое».

Эстетические взгляды Базарова

И все же характер Базарова не исчерпывается только идеологической заданностью. Он гораздо сложнее. Базаров прежде всего живой человек, и писатель хочет понять, что им движет. Как и в предыдущих романах Тургенева, центральный персонаж, подобно сказочному герою, выдерживает три испытания: искусством, природой и любовью. В понимании писателя эти три сферы жизни определяют цену человека.

На первых же страницах романа (этот эпизод никак не может быть случайным) в тот самый момент, когда Аркадий с отцом умиротворенно созерцают картину пробуждающейся весенней природы, Базаров вторгается в их разговор с громкой просьбой прислать спичек и предлагает Аркадию сигару. И чудный день, и задушевный разговор давно не видевшихся отца и сына затмеваются «крепким и кислым запахом заматерелого табаку».

У Кирсановых, возвращаясь с реки с наловленными лягушками, Базаров для сокращения пути идет «по саду, шагая через клумбы». Ему и в голову не приходит, что при этом пострадают цветы и что хозяевам это может не понравиться. Для Базарова природа — «пустяки», «природа не храм, а мастерская…». Эстетическое чувство, столь дорогое автору романа, здесь вообще в расчет не принимается.

Только с практической точки зрения рассматривает Базаров посаженные в саду Кирсановых деревья (начало главы IX). «Он вместе с Аркадием ходил по саду и толковал ему, почему иные деревца, особенно дубки, не принялись. „Надо серебристых тополей побольше здесь сажать, да елок, да, пожалуй, липок, подбавивши чернозему. Вон беседка принялась хорошо, — прибавил он, — потому что акация да сирень — ребята добрые, ухода не требуют“».

В идеологических спорах Базаров без особого труда одерживает верх над «отцами», правда, во многом благодаря спокойной уверенности в своем превосходстве над «отжившим» поколением (старику Николаю Петровичу 44 года). Но в эстетическом плане Базаров постоянно оказывается глухим. Вот размягченный воспоминаниями Николай Петрович, погруженный в свои думы, прохаживается вечером по саду, «поднимая глаза к небу, где уже роились и перемигивались звезды», и в его сердце растет «какая-то ищущая, неопределенная, печальная тревога… О, как Базаров посмеялся бы над ним, если б он узнал, что в нем тогда происходило!», потому что Николай Петрович «не в силах был расстаться с темнотой, с садом, с ощущением свежего воздуха на лице…».

Хотя сам Базаров и убежден, что все действия и переживания человека вызваны именно «ощущениями», но и ощущения он признает только те, что побуждают к «делу», а не к «романтическим бредням». Тургенев в «Отцах и детях» стремился к объективности в изображении героев, но в данном эпизоде авторская симпатия явно принадлежит не Базарову.

И виды Саксонской Швейцарии Базарова занимают, как он объясняет Одинцовой, лишь «с точки зрения геологической, с точки зрения формации гор». Конечно, в этом заявлении немалая доля бравады, желания непременно отмежеваться от всякого рода «романтизма» и продемонстрировать молодой красивой женщине свою оригинальность. Недаром ведь в начале знакомства с Одинцовой Базаров испытывает некоторое смущение, чего за ним обычно не наблюдается.

Всякую «поэзию» и «мистику» Базаров последовательно отвергает. Стоило Аркадию сравнить «печальное и мертвое» с «самым веселым и живым» (падение сухого кленового листа с полетом бабочки), как Базаров тотчас обрывает его: «О друг мой, Аркадий Николаич… об одном прошу тебя: не говори красиво». Он даже все время старается принизить высокое, прекрасное. Вскоре после разговора с Аркадием он говорит отцу: «Я гляжу в небо только тогда, когда хочу чихнуть…»

Единственный раз он обращает внимание на природу, чтобы тотчас же подчеркнуть, что она ему давно безразлична. «Та осина, — заговорил Базаров, — напоминает мне мое детство, она растет на краю ямы, оставшейся от кирпичного сарая, и я в то время был уверен, что эта яма и осина обладали особенным талисманом; я никогда не скучал возле них. Я не понимал тогда, что я не скучал оттого, что был ребенком. Ну, теперь я взрослый, талисман не действует». Но и в детскую пору для Базарова на первом плане стоит «яма», а уж рядом с ней помещается «осина». «Печальное и мертвое» как бы дезавуирует «веселое и живое».