Поняв, что убивать никого, кроме меня, не будут, посетители вернулись к еде и выпивке. Даже Гил от греха подальше, словно стопку злата, придвинул к себе кружки с элем и, уже с любопытством следя за нами, присосался к очередной.
— А ты попробовал бы сам Полли втолковать, почему ее друзья не хотят спасти Тима!
— Поллиэ — ребенок! Ты должна была ей объяснить, как это опасно, а не бросаться сломя голову в путь! — Верлен устало опустился на скамейку рядом со мной.
Я села тоже.
— Серьезно? «Прости, Полька, но если Тим окочурится, то мы об этом никогда даже не узнаем, пойдем-ка лучше чай пить»? — выпалила я и со вздохом добавила: — Вообще-то, когда близкие в беде, здравый смысл бессилен.
— Тим тебе не близкий, — напомнил Лесс.
— Зато он лучший друг Гила и Полли. Ты не поверишь, но я могу представить, что они чувствуют. А вот тебя какого хрисса за нами понесло?.. Выглядишь паршиво. — Я скрестила руки на груди.
— Чтобы вас догнать, пришлось скакать без остановок. — Верлен потер переносицу. — А сидеть в Академии в ожидании вестей, что где-то на тракте нашли растерзанный труп некромантки, — не по мне, уж простите.
— Вот видишь! — победно воскликнула я, готовясь увернуться в случае, если верлен все же решит меня убить. — Сам-то не лучше.
— С кем поведешься, — еще больше помрачнел Лесс.
— Да ладно тебе. Есть хочешь? — Я примирительно подтолкнула ему свою картошку.
— Только спать, — со вздохом признался он.
— Мы попались, да? — бодро изрек оборотень, вынырнув напротив стола. — О Лесс, паршиво выглядишь!
— Тоже мне новость, — проворчал верлен.
— Ли, проводи его, пожалуйста, в комнату. — Я жалобно взглянула на оборотня.
— Да вы замучили, я поем сегодня или нет?! Ай, — огорченно махнул рукой оборотень, схватил свой горшочек, трепетно прижав к груди, и, точно конвоир перед казнью, кивнул Лессу, мол, пошли.
— С тобой мы завтра договорим, — выдохнул верлен. — И не вздумайте опять сбежать.
Я подняла руки вверх: сдаюсь.
Проводив взглядом верлена и оборотня, что пытался на ходу подцепить кусок мяса из посудины, я нервно впилась в кружку с элем, осушив ее даже быстрее Гила. После чего подперла подбородок кулаком, а полуэльф внезапно просиял:
— А хочешь спою?
— Не хочу.
Но Гил меня уже не слышал. Он бодро вскочил на ноги и вылетел под дождь, что-то задумав. Вторая кружка опустела уже до середины, когда под окнами что-то брямкнуло, кто-то пискнул «грабят!», следом прозвучал знакомый голос «не боись, верну же», после чего наперебой залаяли собаки, а на пороге таверны снова возник Гил с лютней в руках. Пятерней пригладил мокрые волосы, с разбега запрыгнул на стойку, осчастливив трактирщика возможностью созерцания своей филейной части, и выдал:
— А теперь для дамы за столиком в углу — песня!
Пока посетители переглядывались, разыскивая эту самую даму, в таверну влетел, очевидно, владелец инструмента, но полуэльф примирительно поднял вверх ладонь, дожидаясь тишины, и лишь после этого провел пальцами по струнам.
Я ожидала чего угодно. Нецензурных тролльих частушек (для которых вообще мелодия не нужна, а инструмент брался в руки, исключительно чтобы в последний момент быть разбитым о чью-нибудь голову), нестройных подзаборных песнопений… Но когда лютня издала мелодию, а не просто «брямм», я с неподдельным интересом уставилась на спутника. Лицо его стало непривычно серьезным, и…
Он что? Правда сам поет? Признаться, я не сразу поверила своим ушам.
Теперь я, кажется, начала понимать, почему его не убили, когда он семь раз перепевал «Балладу о пятнадцати сыновьях…». Даже владелец инструмента, сменив гнев на милость, заказал вина, устроился недалеко от стойки и заслушался.
Он сыграл заключительный аккорд, соскочил со стойки, вернул лютню хозяину со словами:
— И нечего было так орать!
После чего вернулся ко мне за стол и залпом влил в себя новую порцию эля. Посетители разразились рукоплесканиями, кто-то крикнул «еще давай!». Но полуэльф, карикатурно откланявшись, сообщил, что выпивка стынет, под дружный огорченный вздох. Я взглянула на него как-то по-новому и решила, что пусть пьет, заслужил.
Не у меня же голова завтра будет болеть.