Дела плоти. Интимная жизнь людей Средневековья в пространстве судебной полемики

От кого же пришло это письмо? В его титуле значилось, что оно было отправлено некоей Анной Шевро, жительницей Роморантена[1121]. Послание от простой незнатной провинциалки епископу Парижа вполне могло считаться для XVI в. событием редким, хотя и не исключительным[1122]. Однако еще более впечатляет тот факт, что Анна писала Пьеру де Гонди из тюрьмы, где к тому времени находилась уже год и куда угодила по обвинению, сфабрикованному… Мартой Броссье и ее родителями. Согласно данному документу, женщина подозревалась в том, что являлась ведьмой и, благодаря своей связи с дьяволом, смогла навести на нашу главную героиню порчу («отравила ее»), превратив ее в одержимую[1123].

Подобная ситуация для французов эпохи Средневековья и раннего Нового времени представлялась совершенно типичной. Человек становился одержимым не сам по себе, т. е. не вследствие прямого контакта с Нечистым, но при посредничестве третьей силы – ведьмы или колдуна[1124]. Однако в письме Анны Шевро исключительно подробно оказался описан не только сам процесс «превращения» Марты в одержимую, но и события, которые тому предшествовали.

Историю своих обидчиков Анна начинала с описания тяжелой материальной ситуации, в которой оказался глава семейства Жак Броссье. Человек изначально достойный и обладающий средствами, он к старости «по причине войн, проигранных судебных процессов и прочих неудач» полностью разорился[1125]. Таким образом, у него не осталось никаких возможностей дать хоть какое-то приданое за своими четырьмя дочерьми, самой старшей из которых в 1599 г. исполнилось уже «38 или 40 лет», а самой младшей было «по крайней мере 20»[1126]. Марта была третьей дочерью Жака Броссье и, по словам Анны Шевро, она прекрасно понимала, что у нее нет ни малейшего шанса выйти замуж. Вот почему, как полагали многие жители Роморантена, она «совершенно сошла с ума» и предавалась тоске в одиночестве[1127], пока однажды не совершила из ряда вон выходящий поступок.

Тайком от родных Марта обрезала волосы, переоделась в мужское платье и сбежала из дома. Сначала она пряталась в местном соборе, а затем добралась до соседнего города, где провела «день или два». Там, однако, она была узнана, и ее вернули отцу[1128]. После столь одиозной эскапады жизнь девушки превратилась в совершенно невыносимую: она понимала, что навлекла позор не только на себя, но и на всю свою семью, и отныне постоянно, выходя на улицу, скрывала лицо под капюшоном плаща[1129]. К стыду за содеянное, вне всякого сомнения, примешивался и страх за погубленную раз и навсегда репутацию, поскольку самовольный уход из дома молодой (замужней или проживающей с родителями) женщины уже в эпоху Средневековья автоматически приводил к возникновению подозрений в ее склонности к занятиям проституцией. Именно так нередко начинались, к примеру, ведовские процессы, когда обвиняемыми становились дамы легкого поведения, якобы обращавшиеся к колдовству, дабы удержать при себе возлюбленного: об этом свидетельствовала рассмотренная выше история Масет де Рюйи[1130]. Именно так возникло и подозрение в распутном образе жизни в деле Жанны д'Арк; его отвод в ходе ее реабилитации в 1455–1456 гг. потребовал от судей особых усилий[1131]. И именно такой «страшной участи» (mauvaise part) страшилась в свою очередь Марта Броссье, что привело ее, по мнению Анны Шевро, к решению выдать себя за одержимую[1132]. Опасения эти оказались не беспочвенны: очевидно, что слухи о ее – пусть и несостоявшемся – побеге достигли каким-то образом Парижа[1133] и легли в основу записи Пьера де л'Этуаля, с которой мы и начали разговор о прошлом нашей героини[1134].

Любопытно, что и сведения о матери Марты, которая якобы промышляла колдовством (о чем сообщал и де л'Этуаль), также отчасти основывались на вполне реальных фактах. Примерно в то же время, когда наша героиня отважилась на побег, в Роморантене появились сразу три женщины, объявившие себя одержимыми (trois femmes Demoniacles) и обвинившие в своих несчастьях нескольких местных «ведьм»[1135]. Был проведен процесс, результатом которого стал смертный приговор: «ведьм» сожгли на костре, и одержимые сразу же чудесным образом исцелились[1136]. Впрочем, данное обстоятельство не помешало некоторым другим женщинам, «чей разум оказался слаб, как это часто бывает у представительниц нашего пола» (отмечала в своем письме Анна Шевро), также объявить себя околдованными[1137]. Часть из них обратилась за помощью к кюре Роморантена, одна же отправилась в Брюгге к местным капуцинам, которые согласились провести для нее процедуру экзорцизма[1138].