Уилл познакомил ее с несколькими своими приятелями, юными джентльменами, столь же остро желавшими продвижения по службе, как он сам, а сестра представила некоторым леди, служившим королеве. Даже юная и весьма миловидная герцогиня Саффолк снизошла до дружеского внимания к Кэтрин. Это была элегантная женщина с широко расставленными глазами и вздернутым носом. Наполовину испанка, она выделялась своей яркой южной красотой: ее мать была любимой придворной дамой Екатерины Арагонской.
Анна восхищалась герцогиней Саффолк, которая намного уступала в возрасте своему мужу, и без умолку рассказывала о ней Кэтрин. Сперва герцогиня была помолвлена с сыном герцога, но, когда умерла первая жена Саффолка, сестра короля Мария, он сам женился на Кэтрин Уиллоуби, как звалась тогда нынешняя герцогиня. Ей было всего четырнадцать. Теперь, в двадцать один год, она превратилась в энергичную леди, жизнерадостную и остроумную. Под броской наружностью Кэтрин различала образованную и набожную натуру, совершенно лишенную ханжества или напускной серьезности. Любому человеку хватало десяти минут в обществе герцогини Саффолк, чтобы подпасть под обаяние ее жизнелюбия.
В сочувственном отношении к реформам Кэтрин рискнула признаться одной только Анне.
— Вот мы и сделаем из вас проповедницу! — отшутилась та.
Они были одни в ее комнате, но Кэтрин все равно вздрогнула.
— Ш-ш-ш!
Анна пожала плечами:
— Никто нас не услышит. Тут очень толстые стены. Ты знаешь, что миледи Саффолк разделяет нашу увлеченность реформами?
— Я задавалась этим вопросом.
Теперь уже на шепот перешла Анна.
— Думаю, ей нравится новая религия.
— Тогда пусть лучше поостережется, — заметила Кэтрин, вовсе не удивленная откровением сестры.
Однажды во время прогулки по саду Кэтрин встретилась с королем. Он приближался к ней по дорожке, тяжело опираясь на палку, в окружении смеющихся придворных, которые, казалось, подхватывали и обсуждали каждое его слово. Кэтрин видела портреты короля и знала, что он крупный мужчина с широкой грудью и величественной наружностью, но оказалась неготовой к реальности. Король был очень толстым — в его дублет с легкостью поместились бы двое мужчин — и выглядел старым. В рыжих волосах проглядывала седина, и он сильно хромал при ходьбе. Кэтрин заметила повязки из бинтов под его белыми рейтузами. К счастью, она увидела короля раньше, чем он ее, а потому успела собраться и изобразить на лице благоговейный восторг, приседая вместе с Анной в глубоком реверансе.
— Миссис Герберт! — воскликнул король. — Какое милое зрелище и украшение для этого прекрасного сада! А кто эта леди с вами?
Когда он сделал Кэтрин знак подняться, она внутренне трепетала.
— Ваше величество, позвольте представить вам мою сестру, леди Латимер.
Король наверняка вспомнит, кто ее муж. От этой мысли Кэтрин задрожала.
Он окинул ее оценивающим взглядом пронзительных голубых глаз:
— Латимер… э-э-э? Ваш муж сослужил нам хорошую службу на Севере, мадам, и, насколько мне известно, вы тоже дали достойный отпор мятежникам! Добро пожаловать, мы вам рады. — Он отвесил ей изысканный легкий поклон.
— Ваше величество очень добры, — ответила Кэтрин, переполненная благодарностью оттого, что услышала из уст короля похвалу Джону.
— Я оставлю вас, леди, чтобы наилучшим образом использовать эту не по сезону прекрасную погоду, — сказал он и пошел дальше, а Кэтрин с Анной снова присели в реверансах.
— Можешь вздохнуть свободно, — сказала Анна, когда король удалился из пределов слышимости.
— Да! — отозвалась Кэтрин. — Скорее бы передать Джону слова короля. Для него это будет невероятным утешением.
Они присели на тенистую скамью у реки. Рядом никого не было, но Кэтрин все равно понизила голос:
— Его величество нездоров. Как жаль его, и он мне понравился.
— Люди любят короля, — сказала Анна. — Все благодаря его обаянию и дружелюбию — он находит общий язык со всеми. Это заставляет забывать, на что он способен. И все же иногда я думаю, что, если бы жизнь была к нему добрее, если бы у него раньше родился наследник, если бы папа не отказал ему в разводе, если бы Анна Болейн не изменила ему и если бы люди не восстали против него… ну, думаю, тогда он был бы другим человеком.
Ветер бросил на лицо Кэтрин выбившуюся из-под капора прядь волос. Она заправила ее обратно.
— Я восхищаюсь тем, что он реформирует Церковь. Порвать с Римом — это был смелый поступок.
— Но и правильный. Папство разлагается и поощряет суеверия.
— Верно. Я полностью за реформы, но иногда мне кажется, что от реформаторства до протестантизма — всего один маленький шаг. Но шаг этот очень важен с точки зрения закона.
Анна встретилась с ней взглядом:
— Я его сделала.
Кэтрин с разинутым ртом уставилась на сестру.
Та улыбнулась ей:
— Да, сделала. И Герберт тоже. — Называть мужа по фамилии — это было желание самой Анны. — И Уилл. Но, дорогая сестра, никому ни слова.
Кэтрин уже знала, что Уилл — ярый реформист, как и дядя Уильям, и давно размышляла, не собираются ли они стать последователями идей Лютера.
— Мои уста запечатаны, — сказала она.