— Вы выглядите прекрасно, Кэтрин, и так хорошо держитесь. Лучшего выбора я сделать не мог. Вы обладаете всеми качествами, наиболее важными для королевы: добродетелью, мудростью и кротостью. Никогда еще не имел я жены, которая была бы так мила моему сердцу. Молю Бога, чтобы Он даровал нам долгую жизнь вместе и много радости.
— Не могу описать вам, как много это для меня значит, — прошептала Екатерина, понимая, что начинает по-своему любить его.
Ей было приятно рядом с ним. Она находила неотразимым окружавший короля ореол властности, которым умерялась сентиментальность его любви к ней. Неожиданной для нее оказалась эмоциональность Генриха: он легко мог пустить слезу, что Екатерина находила странным в человеке, облеченном деспотической властью. Но в то же время ее муж мог быть лицемерным, брюзгливым, раздражительным и всегда хотел настоять на своем. Нелегко будет убедить его в необходимости продолжать реформы. А она еще к этому даже не подступилась.
О коронации Генрих и словом не обмолвился, впрочем, Екатерина этого и не ожидала. Ни одна из трех его последних жен не удостоилась такой чести: то казна пустовала, то коронация ставилась в зависимость от рождения сына. Но Екатерина не возражала, даже и не мечтая о такой чести.
К счастью, люди восторгались ее добродетелью. Она не хотела, чтобы о ней пошла такая же слава, как о бедной Кэтрин Говард. Королева должна подавать хороший пример. Выбрав девизом слова: «Быть полезной во всех делах», Екатерина искала способы, как стать лучше самой и принести пользу другим. Много времени она проводила за чтением, учебой и молитвами. Поощряла ученых мужей приходить к ней, стараясь привечать и католиков, и реформистов. Выделяла значительные суммы денег на поддержку бедных студентов. Приказала, чтобы детям ее арендаторов давали образование в соответствии с их способностями. Когда Мэттью Паркер, один из королевских священников, предостерег ее, что это обойдется слишком дорого, Екатерина отчитала его:
— Никакие затраты не могут быть слишком велики для такой жизненно важной задачи! Кроме того, я плачу за это из собственных средств.
Доктор Паркер умолк. Он был хорошим человеком и твердым реформистом, взял под крыло нескольких бедных ученых из колледжа в Сток-бай-Клэр в Саффолке, деканом которого был. Екатерина с радостью согласилась стать его патронессой.
Фрэнсис Голдсмит, богослов, которым она восхищалась и которого назначила одним из своих священников, часто посещал ее личные покои. Придя в очередной раз, он одобрительно посмотрел на цветы, которые Екатерина сама расставила в вазах, на поднос с поданными ему сластями, на стопки молитвенников на шкафу и улыбнулся ей:
— Вы чудо, мадам! Ваша слава превзойдет славу царицы Эсфирь! Ваша редкостная добродетель превратила каждый день при дворе в воскресный, а это дело неслыханное, особенно в королевском дворце.
— Вы слишком добры, доктор Голдсмит, — улыбнулась Екатерина, понимая, что он льстит ей.
— Мадам, доброта целиком принадлежит вам. Я не могу найти подходящих слов, чтобы в достаточной мере выразить, как благодарен вам за то, что вы приняли меня в число служителей при вашем дворе, и молю Господа, пусть Он накормит вас манной небесной, чтобы вы день ото дня укреплялись в вере.
Не с одним только доктором Голдсмитом Екатерина любила дискутировать по религиозным вопросам. Большинство придворных дам были женщины образованные, и в ее покоях нередко велись весьма стимулирующие ум, а иногда даже и горячие, дебаты. Леди Мария, имевшая теперь апартаменты при дворе, часто присутствовала на них и расцветала в этой непринужденной обстановке. Екатерина побуждала ученых мужей присоединяться к беседам, что те охотно делали, и придворные тоже к ней захаживали. К удивлению Екатерины, энергичный граф Суррей, хотя и был сыном лидера католической фракции при дворе герцога Норфолка, в спорах с энтузиазмом высказывался за реформы, как и его сестра, герцогиня Ричмонд, а также младший брат, лорд Томас Говард. Иногда к ним заглядывал и Генрих, всем развлечениям предпочитавший умный спор.
— Высказывайтесь свободно! — призывал он всех присутствующих.
Но, конечно, имелись ограничения на откровенность, и Екатерина заботилась о том, чтобы любой разговор, клонившийся к какой-нибудь противоречивой теме, выворачивал в другом направлении. Она довольно быстро овладела этим искусством.
Генрих с энтузиазмом поддержал супругу, когда та сказала, что хочет позаниматься языками. Сам он бегло говорил на нескольких и порекомендовал учителя для Анны, которая согласилась патронировать известному ученому Роджеру Ашэму, но чувствовала себя неловко, так как почти забыла изученную в юности латынь. А разбираться с языком древних римлян Екатерине король помогал сам.