Дела семейные

Писцом Вилас Ране сделался по чистой случайности. В книжный магазин взяли нового уборщика, и как-то утром, вытирая пыль с полок и книжных стопок, он сказал Виласу:

– Ну не странная ли штука жизнь, Ране-джи? Я целые дни провожу среди книг, трогаю руками, вдыхаю запах, они мне даже снятся иногда. А прочитать ни единого словечка не могу.

Это замечание произвело на Виласа впечатление куда более глубокое, чем периодические официальные стенания и банальные разглагольствования насчет неграмотности в стране.

– А ты хотел бы научиться читать? – спросил он уборщика, которого звали Суреш.

– Нет-нет, – засмущался Суреш, – мой ум не готов учиться таким трудным вещам. Нет, я только хотел бы попросить вас написать письмо для меня.

После закрытия магазина они вдвоем уселись на ступеньках. Вилас полагал, что напишет абзац или два. Но между обращением: «Дорогие папа-джи и мама-джи» и заключительным: «Послушный вашей воле сын» он исписал пять страниц.

Через три недели пришел ответ – первое в жизни письмо, полученное Сурешем. Затаив дыхание, он следил, как его благодетель берет с витрины разрезальный нож сандалового дерева и вскрывает конверт.

– Всего одна страничка, – печально заметил Суреш.

– Не огорчайся, – утешил его Вилас. – Письмо – как духи, не обязательно вылить на себя целый флакон, достаточно и капельки, чтобы получить удовольствие. Так и слова – достанет и немногих.

Но Суреш был настроен скептически. Вилас начал разбирать каракули деревенского писца. Вначале шли пожелания успеха, доброго здравия и благоденствия, но дальше в письме описывалось, с какой радостью слушала семья письмо от Суреша: «Такое красивое письмо, – радовались родственники, – мы будто побывали вместе с тобой в городе, увидели, как ты живешь, съездили с тобой на электричке в твой книжный магазин, посмотрели, как ты работаешь. В каждой строчке слышался твой голос, вот какой удивительной силой обладает слово».

Когда чтение закончилось, Суреш сиял от гордости.

– Всего одна страничка, – сказал Вилас, – а сколько радости она тебе доставила!

Суреш начал рассказывать соседям про удивительного писца, который донес его мысли и чувства до семьи в далекой деревне. Прошло совсем немного времени, и писание писем из дружеской услуги превратилось во вторую профессию Виласа, в работу по совместительству. Усевшись на ступеньках магазина «Джай Хинд», клиенты с завистливым восторгом следили за каллиграфическими упражнениями Виласа, как голодные наблюдают за пиршеством, безо всякой надежды быть приглашенными.

Время от времени Йезад уговаривал Виласа повысить расценки. Но Вилас не соглашался: выше цены – меньше писем, к тому же он постепенно начал рассматривать свое занятие как форму социальной работы. Если он не будет писать писем, клиенты вполне могут обратиться за помощью в ячейку Шив Сены, где их накачают гнусной пропагандой индусского шовинизма, а то и завербуют, обучат методам политического убеждения при помощи камней и дубинок, искусству побеждать в дебатах, ломая оппонентам кости.

– Но, честно говоря, мне нравится писать письма. Меня это увлекает.

– Больше, чем твоя театральная труппа? – спросил Йезад, который не раз выслушивал восторженные рассказы Виласа про любительское театральное общество.

– С этим хобби покончено. В общество пришли новые люди, которым кажется, будто они все знают. Проводят семинары, организуют теоретические дискуссии – это не для меня.

А роль писца действительно давала ему удовлетворение – и чем дальше, тем больше. Перед Виласом раскрывались все стороны жизни его клиентов: рождение ребенка, семейная свара из-за денег, оставшаяся в деревне жена спуталась со старостой, умер больной отец, потому что до ближайшей больницы ехать двое суток по проселочной дороге, брат попал в аварию, но поправился и теперь снова дома.

И он, Вилас, записывая и прочитывая разворачивающуюся перед ним драму семейных дел, не имеющую конца трагикомедию жизни, сознавал, что из совокупности писем складывается картина, видеть которую удостоен один он. Он давал переписке течь через сознание, отдельные эпизоды сами находили себе место – как цветные стеклышки в калейдоскопе. Случайные события, бесцельная жестокость, необъяснимая доброта, внезапная беда, нежданная щедрость… Вместе взятые, они образовывали некий узор, невидимый иначе. Если бы можно было читать письма всего человечества, составлять бесчисленные ответы за всех людей, он бы увидел мир глазами Бога – и смог бы его понять.

– Самое прекрасное, – говорил он Йезаду, – что у меня появляется такое множество готовых семей. Я участвую в их жизни – в роли дядюшки или дедушки, который все про всех знает. Ну разве это не замечательно?

– Мне хватает мороки с одной семьей. Если у тебя есть время, напиши письмо и за меня.

– Давай, – согласился Вилас. – А кому? Богу?