Дела семейные

Нариман пробовал воспользоваться утренними дискуссиями. Уговаривал отца пригласить Люси на ланч или на чай, побеседовать с Люси, прежде чем выносить суждение о ней. Отец отказывался – «было бы несправедливо, – говорил он, – подавать надежды бедной девушке». Иногда мать робко замечала, что нужно бы понять, что она за человек. На это отец отвечал, что она может быть прекрасным человеком, может быть любезной и очаровательной, как королева английская, но его сыну она не пара – она не зороастрийка. И точка. До чего же наивно было с его стороны так долго надеяться, что отец изменит свою точку зрения или что пассивная позиция поможет избежать неприятностей, повысить их с Люси шансы. Он недооценивал запас отцовского упорства, меру его готовности жертвовать семейным счастьем сына во имя принципа.

И тут в газете появилось уничижительное письмо мистера Арджани, и утренним удовольствиям отца пришел неожиданный конец. Выступление соседа по дому выглядело как предательский удар из собственного лагеря. И хотя вначале отец хотел ограничиться одним-единственным письмом в газету и отойти в сторону, игнорируя ропот невежественной толпы, теперь он снова взялся за перо и произвел второй залп.

Он назвал мистера Арджани отличным примером ума, не отвечающего норме, размышления которого никчемны, поскольку не способны объять даже простейшие доктрины веры, уже не говоря о высшем смысле навджоте. «Взгляды мистера Арджани, – писал он, – недостойны обсуждения». Мистер Арджани с энтузиазмом ринулся в бой. Перепалка становилась все ядовитей, пока не завершилась тем письмом, которое и привело стороны в суд. В письме мистер Вакиль был назван оголтелым расистом, который в своем маниакальном стремлении к чистоте зороастрийской общины не остановился бы и перед физическим уничтожением людей, вступающих в межрелигиозные браки, равно как и их потомства.

Воскресная компания отца пришла к выводу, что настал час подавать в суд на Арджани с иском о восстановлении чести и достоинства. Было решено дать Арджани шанс взять обратно свои слова и извиниться. Тот отказался. Его защиту финансировала группа парсов-реформистов, и, хотя дело он проиграл, реформисты остались довольны широкой оглаской, которую в результате получили их воззрения. Отец созвал гостей отпраздновать победу. Воскресная компания презентовала ему страницу из «Джамшидовой чаши» – в рамке и под стеклом – с полным текстом извинений Арджани и его признанием своей ошибки. «Они ведут себя так, будто в крикет выиграли», – думал Нариман, наблюдая ликование. Постановление суда они рассматривали как подтверждение своих взглядов, а не формальное исполнение закона об ответственности за распространение клеветы. Рассмотрение дела в суде вызывало у Наримана смешанные чувства: ему бы не хотелось, чтобы отец проиграл, и в то же время он надеялся, что публичное разбирательство этих фанатических взглядов все же покажет отцу их истинную ценность.

Но искупления не произошло. И теперь, десять лет спустя, когда его родителей уже нет в живых, он вынужден наблюдать, как Люси становится орудием нелепой мести в руках семейства Арджани. Сам Арджани хвастался изощренностью возмездия – нанял в прислуги девушку сына покойного Марзбана Вакиля! Разве это не прекрасно – каждый может следить за драматическими перипетиями отношений между профессором Вакилем и Люси. «Вершится поэтическое правосудие, – говорил он, – намного превосходящее все судебные вердикты».

Если бы Арджани хоть задумался над происходящим! Если бы до него дошло, что покойный отец, с его фанатическими взглядами, первый согласился бы с заклятым врагом, что Люси больше подходит роль прислуги, чем его невестки.

Но Люси зачем это сделала? Он спросил Люси, не из-за денег ли она пошла в прислуги? Он готов помочь ей, нет нужды так унижать себя, он подыщет ей хорошую работу…

Люси с улыбкой покачала головой:

– Разве тебе не понятно, почему я здесь? Ты – на третьем этаже, я – на первом, и меня это утешает.

Он предупредил ее, что это ничего не даст – они с тем же успехом могли бы жить в разных городах, потому что он сдержит слово и больше не будет видеться с ней.

– Ты попусту растрачиваешь жизнь, ты надрываешься за гроши!

– Я даже не замечаю работы, – опять улыбнулась Люси, – а дети очень милые, все трое. Ты же знаешь, что я люблю детей. Помнишь, какие мы строили планы, Нари? Мы хотели иметь шестерых и даже имена им придумали…

– Прошу тебя, Люси, не терзай меня! – Он зашагал прочь, кипя злостью.

Но каждое утро, уходя на работу, он видел Люси, которая вела в школу трех маленьких Арджани. И слышал, как мистер Арджани кричит ей в окно, чтобы она сама несла их школьные сумки: книги слишком тяжелы для детских плечиков.

– Я не хочу, чтобы мои внуки выросли горбатыми! – кричал он.

Нариман видел, как Люси тащит три сумки с книгами. Прошло совсем немного времени, и однажды Нариман забрал тяжелые сумки у Люси и с тех пор начал провожать ее с детьми до школы.