Дела семейные

– Сувенир-фувенир, не верю я во все это! Большая скатерть без большого стола, без гостей, чтобы сидели, смеялись, болтали, – что толку в ней? Сделайте навес для балкона, а то как бы ребенок не простудился ночью.

– Спасибо тебе, Вили.

Она распихала барахло обратно по ящикам, со стуком задвигая один за другим.

– Знаете, Йезад-джи, вы ведь правы. Если сон приснился мне на гуджарати, так нужно применить другой метод: звучание слова. Значит, так: кошка будет «билари», – «бе» будет числом для билари. Ноль остается, и получается двадцать. Я и поставлю на двадцать. А вы, дорогой, ставьте и на двадцать, и на восемьдесят, так надежней. И выиграете достаточно, чтобы превратить балкон в настоящую паша, комнатку.

– Зачем нам, – сказал он, – пускай балкон остается балконом, его только временно нужно закрыть.

– Не имеет значения, – сказала Вили, провожая его к двери, – все временно, Йезад-джи. Жизнь – тоже штука временная.

– Ну что за женщина, – сказала Роксана, – ей обязательно нужно продержать мужчину как можно дольше всеми этими своими «милый-дорогой».

А узнав, что Вили еще и фотографию показывала, спросила, что это за новое извращение, ей что, лотереи мало?

– Семейная фотография, на которой Вили семь лет, – объяснил Йезад, и Роксане стало неловко, а потом и стыдно за взятую скатерть, особенно после того, как муж пересказал печальные воспоминания Вили.

– Она неплохой человек. Со странностями, конечно. Знаешь, она вызвалась приносить тебе продукты из лавки. Она туда каждое утро ходит.

На балконе он развернул рексин, проделал по краю дырки в нужных местах, чувствуя укол совести при прокалывании каждой дырки. Завтра купит металлические глазки в скобяной лавке Боры, укрепит отверстия и натянет ткань туго, как брезент. На эту ночь он прикрепил рексин веревочками к балконным перилам.

Теперь за дело взялся Мурад, готовясь к ночлегу под тентом. Он взял игрушечный бинокль, компас и оружие: нож для разрезания бумаги и водяной пистолет. Хотел захватить с собой свечу и спички для освещения укрытия в мрачной чащобе суматранских джунглей, но мама не разрешила.

– Мама права, – поддержал ее Йезад. – Не очень-то будет приятно, если ты спалишь «Приятную виллу».

– Ха-ха, очень смешно. Мама всегда воображает страшное.

– Кстати о воображении, чиф, что это за разговоры о депрессии? Плод воображения Джала и Куми? Не могу представить себе депрессию у такого философа, как вы.

– Депрессия – чушь, – ответил Нариман. – Я много думаю о прошлом, это правда. Но в моем возрасте прошлое занимает в мыслях больше места, чем сиюминутное. А процент будущего невелик.

– У тебя еще много лет для нас, папа.

– Любопытно, почему доктор Тарапоре решил, что это депрессия.

– Знахарь ошибся в диагнозе, наслушался болтовни Куми и Джала. Ему еще предстоит понять, что не все можно объяснить клинически. «У сердца есть свои резоны, о которых рассудок ничего не знает».

– Как замечательно, – откликнулась Роксана. – Шекспир?

– Паскаль.

Она повторила про себя: «У сердца есть свои резоны…»

Со своего топчана в разговоры взрослых внимательно вслушивался Джехангир, стараясь понять, что такое депрессия. То печальное чувство, которое приходит, когда несколько дней подряд льет дождь? Он с завистью смотрел, как Мурад устраивается на ночлег под навесом. И тут услышал, что дедушка робко просит утку.

– Сейчас принесу! – спрыгнул с топчана Джехангир.

Отец двумя яростными шагами пересек комнату и загородил ему путь.

– Что я тебе сказал насчет этой бутылки?

Джехангир застыл. Он испугался, что отец его ударит. Он сильней всего боялся отца, когда тот говорил пугающе спокойным голосом.

– Отвечай. Что я тебе сказал?

Он съежился:

– Чтоб я не трогал эти вещи.

– Почему же ты собрался сделать это?

– Я забыл, – еле слышно ответил он. – Я хотел помочь.

Гнев мгновенно исчез, и отцовская рука легла на его плечо.

– С этим не тебе помогать, Джехангла.

Отец легонько подтолкнул его к дивану. Джехангир смотрел, как мама достала бутылку для пи-пи. Она откинула простыню и засунула в нее дедушкину пипиську. Она была маленькая, не намного больше, чем у него. Зато яйца у дедушки были огромные. Как луковицы в шелухе, даже больше папиных, которые он много раз видел, когда, выходя из ванной, отец сбрасывал полотенце, чтобы одеться. Его собственные были похожи на шарики для игры. А у дедушки они такие большие и тяжелые, что ему, наверное, неудобно…

– Ложись, Джехангла, – сказал отец. – Не на все тебе надо смотреть. Спокойной ночи.

Потом мама принесла тазик, чтобы дедушка пополоскал рот на ночь. Дедушка сделал смешное движение челюстью, вынимая зубы. Они скользнули в стакан, на свое водное ложе, и Джехангир закрыл глаза.

* * *

Приблизив губы к уху Йезада, Роксана поблагодарила мужа за понимание.

Тот сказал, что лучше бы нанять айю из больницы: если Роксана будет одна надрываться, так это добром не кончится.

– Заставим Джала и Куми заплатить айе. Скажи им, что это наше условие. Мы же приняли папу.

– После того, что они сделали, я ничего от них не приму. Видеть их не хочу эти три недели, пока папа не встанет на ноги.