Дела семейные

Она заверила мужа, что справится, нужно только немного терпения и понимание. Рассказала, как пахло от папы, когда они его привезли.

– Всего-то и требовалось, что намочить салфетку, обтереть его и посыпать тальком. Но Джал и Куми даже не побеспокоились. И ты видишь щетину на бедном его лице – бритву они положили в его чемодан. Как будто он в состоянии самостоятельно побриться.

– Цирюльника позовем. Но учти – три недели. И никаких уверток от этих двух мерзавцев.

– О нет, я не допущу, чтобы они выжили папу из его собственного дома! Три недели – и все. Вот увидишь, я их призову к порядку.

Придвинувшись поближе, она обняла его и поцеловала в ухо, чуть прикусив мочку. Он вздохнул. Его пальцы потянулись к краешку ее ночной сорочки, подтягивая ткань к бедрам, которые она приподняла. Рука скользнула под мягкую ткань. Она шепнула: «Подожди немного, мальчики спят, а вот как папа…»

* * *

Нариман открыл глаза с желанием, чтобы его перестали преследовать огромные, скорбные глаза Люси. Повернув голову, он поискал знакомую оконную решетку, но вместо нее увидел топчан внука. Он не в «Шато фелисити». Этой ночью он должен лежать тихо, не давая воли воспоминаниям, чтобы не беспокоить Роксану с Йезадом и детей, спящих совсем рядом.

Одурманенный обезболивающим, он плыл на облаке, похожем на сон. В бормотании из соседней комнаты послышалось слово «айя»… и воспоминания сразу принялись мучить его. Люси нанялась работать айей в «Шато фелисити», сказала: «Хочу быть поближе к тебе. Работа не трудная, – заверила она его, – а так приятно жить и спать в одном доме с тобой».

Даже прежде чем она пошла в прислуги, сердечные муки изрезали морщинами ее лицо, обтянули его. Какой кошмар, думал он, что же она делает с собой и до какого абсурда доходит ее стремление отплатить ему, превратить его жизнь в ад – из-за того, что он отказался выходить к ней на улицу. Она нанялась в семью Арджани с первого этажа. Им было известно, кто она такая, – они часто видели его и Люси вдвоем. Гестапо на первом этаже – была их с Люси шутка, когда они еще бывали вместе, потому что мистер и миссис Арджани постоянно торчали у окна, следя, кто приходит в дом или выходит из дома. Позднее супруги Арджани наблюдали за Люси, когда, как потерявшийся ребенок, она целыми вечерами простаивала перед домом, глядя вверх на его окно. Но он понимал, зачем они взяли Люси нянькой к своим внукам: это был акт возмездия. Много лет назад, примерно в то время, когда он познакомился с Люси, отец Наримана подал в суд на мистера Арджани за пасквиль, наносящий ему моральный ущерб. Теперь сводились старые счеты. Это было ясно. «Какой же монументальной тратой времени и сил было судебное разбирательство, – думал Нариман, вспоминая религиозную полемику, с которой началась вражда». Священнослужитель совершил церемонию навджоте для ребенка, мать которого была из парсов, а отец – иноверец. Событие вызвало споры, полемику и перебранки между реформистами и ортодоксами – такого рода споры вспыхивали в общине парсов с периодичностью эпидемий гриппа.

Отец Наримана, известный как большой мастер писать письма в газеты, гневно осудил священника. Он писал, что для этого дастура, сбившегося с пути истинного, священная церемония инвеституры – вручения судры и кусти посвящаемому в парсы – имеет не большее значение, нежели повязывание обыкновеннейшего шнура, если судить по той лихости, с которой дастур проделывает ее с каждым и всяким. Что подобные ему ренегаты станут причиной погибели трехтысячелетней религии, что зороастрийство за всю свою славную историю выдержало множество ударов, но чего не смогли добиться арабские армии в 632 году нашей эры, то совершат такие священнослужители, как он, подрывающие чистоту этой единственной в своем роде и древней персидской общины, саму основу ее выживания. «Возможно, что невежество есть благо, – писал он, – однако у священнослужителей, творящих бесчинства, невежество совершенно иного рода – и оно яд для общины парсов».

Хотя напыщенность отцовской риторики казалась Нариману смешной, смысл приводил его в отчаяние. А «Джамшидова чаша» завела специальную рубрику, где печатались материалы полемики. Каждое утро за завтраком отец раскрывал газету и, усевшись поудобней, наслаждался читательскими откликами «за» и «против», спровоцированными его письмом в редакцию. Его лицо сияло удовлетворением. Самые интересные места он зачитывал домочадцам вслух.

Отец неизменно находил способ соотнести полемику с Люси. Цитировал из газеты примеры, поясняющие, почему запретны браки с иноверцами. Выдержки из писем читателей выдавались за неопровержимые доводы в пользу запрещения связей между парсами и всеми прочими.