Дела семейные

Начался дождь, и они поехали на такси. Дождь усилился, машины двигались все медленнее, сигналили все громче. Дворник в такси заедало, таксист высовывал руку и подталкивал его. На сиденье рядом с ним лежало полотенце – вытирать мокрую руку.

Машина остановилась перед домом. Сосед с первого этажа, мистер Арджани, сидел у окна, любуясь ливнем.

– Хэлло, Нари, – крикнул он и со значением добавил: – Родителей нет дома, я сам видел, как они уходили с полчаса назад.

Нариман кивнул, а проходя мимо соседской двери, услышал, как Арджани возбужденно докладывает жене, что молодой Вакиль ведет к себе какую-то новую девицу.

В ожидании лифта Нариман заглянул в лицо Люси.

– Жалкие люди, вот они кто, – прошептал он.

В квартире он на всякий случай закрыл дверь на цепочку. Люси спросила, не лучше ли им просто закрыться в его комнате.

– Моя дверь не запирается. А если она будет затворена, то они просто войдут.

– О боже, – Люси передернуло от этой мысли, – да стоит ли того…

– Да, – шепнул он, целуя ее в ухо, отводя волосы, чтобы поцеловать в щеку.

– Тебе бы надо прикрыть фамильные портреты, – сказала она, когда они проходили по коридору в его спальню, – они так сердито смотрят на меня!

– Их никогда не любили ангелы.

Она присела на край кровати, снимая туфли. Он задернул шторы, и сумрачная комната погрузилась в темноту; остался лишь прочерк уличного света между штор. Он включил настольную лампу. Они снимали с себя одежду, но, оставшись в белье, Люси попросила:

– Погаси свет…

– Мне он нужен, чтобы видеть тебя – тебя всю. Пожалуйста.

– Зачем?

– Я хочу поклоняться тебе всеми органами чувств.

Она замерла, растроганная ответом, но пробормотала, что никогда не могла переспорить его. Он зашел сзади и расстегнул ее лифчик, вдохнул запах ее затылка.

– Что ты делаешь? – засмеялась она.

– Поклоняюсь тебе носом.

Он повернул ее к себе, вдыхая запах между грудей. Опустившись на колени, он стянул с нее трусики. Она переступила через них. Он наклонился и зарылся носом в треугольник волос. Ее руки задержали его там.

В постели, прильнув ухом к ее груди, он вслушивался в удары ее сердца. Поцеловал ее губы, ощутив вкус ее языка, потом уши, соски, пупок, прошел губами ниже…

Звонок в дверь. Звук яростно пронесся по затихшей квартире, сопровождаемый серией агрессивных ударов в дверь. Оба вскочили. Нариман решил не откликаться – кто бы ни ломился, подумают, что дома никого нет, и уйдут.

Но в дверь непрерывно звонили и стучали. Нариману почудился рев отца, и он вышел в коридор прислушаться. Действительно, отцовский голос. Кое-как натянули одежду. Люси бросилась в гостиную, на ходу оправляя прическу. Нариман бросил взгляд в зеркало и отпер дверь.

Лицо матери без кровинки, будто она вот-вот лишится чувств. С одной стороны, ее поддерживает отец, с другой – Соли Бамбот. Нариман оттолкнул Соли, взял мать под руку:

– Что случилось?

– Мой обычный приступ, – задыхалась мать, пытаясь улыбнуться. – Неожиданно упало давление.

Они с трудом довели мать до родительской спальни. Нариман помог ей снять туфли. Уложив ее в постель, они вышли из комнаты.

И тут отца взорвало.

– Могу ли я узнать, что здесь происходит? Матери плохо, я привожу ее домой и обнаруживаю, что перед нами запертая дверь! Моего собственного дома! А мать еле на ногах держится!

– Прости, но я не думал, что вы так скоро вернетесь.

От отца пахло спиртным, от Соли тоже.

– Это не оправдание! – загремел отец. – И в чем причина…

И тут его взгляд упал на Люси, сидевшую в гостиной.

– Ах вот она, причина!

– Да, – тихо ответил Нариман. – Мне пришлось накинуть цепочку, ты не уважаешь мою личную жизнь.

– Бесстыжий! Для сына противоестественно скрывать личную жизнь от родителей, если только он не затевает бесстыдство! – Он драматическим жестом указал на Люси, отвернувшуюся к окну.

– Ш-ш-ш, Марзи, бедная Джеру только задремала, не буди ее, – вмешался Соли, – ей сейчас нужны тишина и покой. Мы все это обсудим позже, когда она придет в себя.

– Позже? – ярился отец. – Уже и так поздно! Мой сынок превратил мой дом в бордель, куда он позволяет себе таскать своих шлюх! Вот она, безнравственность, которая губит всю общину парсов!

Нариман пересек комнату и, взяв Люси за руку, повел к двери. Они не стали ждать лифта – отец мог и на площадку выскочить со своими оскорблениями.

Только спустившись на два этажа ниже, Нариман почувствовал себя в безопасности. На лестничной клетке стояла тишина.

– Я виноват, Люси. И стыжусь поведения отца.

– Ты ни в чем не виноват. – Люси старалась держаться, хотя голос ее дрожал. – Нам просто не везет.

Они обменялись улыбками и долгим поцелуем. Нариман усадил ее в такси и возвратился в дом.

Уйти к себе он не мог – отец пошел бы за ним. Поэтому он стоял в гостиной, дожидаясь паузы в словесном потоке. Она наступила.

– Я могу сказать только одно. Когда ты обзываешь шлюхой девушку, которую я люблю, а наш дом борделем, потому что я пригласил ее к нам, ты позоришь себя как отца. И это приводит меня в отчаяние.

– Нари, Нари, – останавливал его Соли, – так с отцом не разговаривают!