Дела семейные

— Сколько хочешь. Если бриллиантовый оптовик подыщет себе другой вариант, найдутся другие покупатели. Район «Приятной виллы» пользуется большим спросом.

И Джал еще раз простился.

Йезад поставил на плиту жаровню и аккуратно расположил на ней три куска угля. Когда угли раскалились докрасна, он щипцами перенес их в чашку афаргана.

Роксана накрывала стол к ужину, на сердце у нее было легко. В тот день, когда она принесла афарган домой, она начистила его «Сильво» и поставила на видное место на полке перед кухней. Теперь запах ладана скоро наполнит дом, по комнатам поплывет дымок, несущий с собой благословение Божье…

Возвратившись из кухни с четырьмя стаканами в руках, она услышала бормотание с дивана, уловила свое имя. Папа пытается ей что-то сказать?

— Что, папа? — подошла она поближе.

— Не надо, деточка, не надо…

— Что, папа? Что не надо?

— По-по-поскольку не надо…

Он силился привлечь ее внимание, но она решила, что будет лучше дать ему успокоиться. Однако Нариман не успокаивался, скорей, наоборот.

Роксана опять подошла к отцу, погладила по руке.

— Джехангу, поди сюда, посиди немного с дедушкой.

Джехангир уселся на край дивана и начал читать из учебника истории: «Шиваджи родился в 1627 году, он был основателем маратхского царства. Он чтил религии всех общин и охранял священные места всех вер. Во времена религиозной жестокости Шиваджи проявлял подлинную религиозную терпимость».

Нариман все не успокаивался. Джехангир наклонился к деду, взял его за щетинистый подбородок, но дед, вместо обычного смешка, издал раздраженное ворчание.

— Попробуй что-нибудь другое, — посоветовала Роксана.

— О’кей, о’кей.

Джехангир погладил деда по голове и запел: «Я чайничек, я чайничек, пузатенький и круглый». Потом поднес большие пальцы ко рту и гукнул как сова.

— Ничего не действует! — пожаловался Джехангир. — И всегда ты зовешь меня, ты никогда не просишь, чтобы Мурад занимался с дедушкой!

— Потому что дедушке приятна твоя компания.

— Ничего, Джехангла, — сказал отец, внося афарган и пакетик с ладаном. — После кусти я покурю ладаном и почитаю молитвы. Это утишит его слух и избавит от разных плохих мыслей, которые его мучают.

Роксана усомнилась — напомнила мужу, что папа никогда не любил молитвы, он даже формально перестал соблюдать зороастрийские обычаи из-за отношения его родителей к Люси.

— Он же называл нашу веру религией слепого фанатизма. Он сорок лет не заглядывал в храм огня.

— Не имеет значения. Никогда не поздно — посмотри на меня. Кроме того, вера не важна. Само звучание молитвы принесет ему мир и покой.

Роксана сдалась, опасаясь обескуражить мужа. Она не хотела рисковать той верой в молитву, которая снизошла как благодать на него и на их дом.

Йезад расположился у изножья постели и начал совершать кусти. Но вместо обычного повторения молитвы про себя, он возглашал вслух: «Кем на мазда! Маваите паюм дадат, хият ма дрегвао!»

К концу молитвы Нариман затих. Бросив торжествующий взгляд на Роксану, Йезад взял в руки афарган, запустив пальцы в пакетик, извлек немного ладана и двинулся к двери. Роксана кинулась открывать ее. Йезад бросил чуточку ладана на угли, затрещало, и облачко душистого дыма заполнило дверной проем. Он поднял афарган повыше и, вспоминая, как делал отец, описал им дугу.

Затем он поднес афарган Роксане. Прикрыв голову покрывалом, она погрузила пальцы в дым, направляя его в лицо. Проведя руками по округлым бокам афаргана, она сложила ладони.

— Будто ангелы и фаришты парят в нашем доме, — счастливым шепотом проговорила она.

Йезад понес афарган на балкон Джехангиру и Мураду. Те воззрились на отца с растерянными улыбками. Он не мог говорить, потому что не хотел оборвать нить молитвы, но издавал неясные звуки сквозь зубы, которые рассмешили детей. Отец явно рассердился, а мать стала показывать, как нужно поклоняться огню.

С балкона Йезад перешел в большую комнату, покадил в каждом углу, обнес афарган вокруг дивана. Нариман закашлялся от запаха и попытался трясущейся рукой отогнать дым от лица.

Йезад бросил на угли остаток ладана и придвинул стул поближе к дивану, чтобы прочитать Сарош Баадж.

«Кхшнаотра Ахурахе Маздао! Ашем воху вашиштем асти», — завел он, стараясь попасть в тональность.

Нариман ответил скулящим звуком. Роксана заметила, что у него сильней затрепетали руки.

— Папе не нравится, — одними губами выговорила она.

Йезад отмахнулся и продолжил.

— «Па наме Яздан Ахурамазда Кходаи! Авазуни гордже кхорех авазаяд!» — пел он.

Но чем дольше он молился, стараясь подражать звучному распеву храмовых дастурдови, тем сильнее становилось волнение на диване. Нариман твердил все те же неразборчивые слова, повторяя их снова и снова.

— Хоть бы папа чуточку успокоился, — опять обратилась Роксана к Йезаду. — Разве ты не видишь, что его это тревожит? Не можешь чуть потише, а?

— Ч-ш-ш, — прошипел Йезад сквозь стиснутые зубы.