Дела семейные

— В каждой точке зрения есть своя истина.

— Пожалуйста, без дипломатии, скажите ей правду. Посмотрите, как у нее щеки запали, просто жертва голода в Ориссе!

Нариман капитулировал и сказал то, что хотел слышать Йезад:

— Он прав, Роксана, нельзя так носиться. Я все время прошу тебя не бегать из-за меня.

— Ты считаешь, это справедливо, папа? — Роксана вручила отцу его вставные зубы. — Почему другие должны решать, как и когда делать то, что все равно приходится делать мне?

Она схватила что-то со стола и выскочила вон, подгоняя Мурада, который еще не вышел из ванной.

— Я ее огорчил, — сказал Нариман.

— Ей нужно было это услышать, она же убивает себя этой гонкой.

Йезад снова придвинул тарелку и принялся за остывшее яйцо. Окунул последний кусочек тоста в желток и нарезал ставший резиновым белок.

— Уже закончил, папа? — спросил Джехангир.

Йезад кивнул.

— Молодец, — добавил он, наблюдая как Джехангир собирает со стола тарелки, блюдца, чашки и несет на кухню.

— Замечательный ребенок. — Нариману хотелось снять напряженность.

— Мурад не хуже, — мгновенно отреагировал Йезад и сразу пожалел о сказанном. Он ненавидел себя за манеру задевать людей, которых любит.

Джехангир вернулся с кухни и открыл коробку с одной из своих головоломок. Он не пытался складывать картинку, просто брал кусочки наугад и водил пальцем по волнистым контурам.

— Ты что делаешь? — спросил отец.

— Ничего, — ответил он, не отрывая глаза от коробки.

— Одевайся. Хочешь, чтобы мама накричала на тебя? У нее и так дел много.

Джехангир продолжал рассеянно перебирать кусочки, пока Йезад не вырвал у него коробку и не захлопнул крышку.

— Не зли меня!

Джехангир поднял на него глаза, и отец увидел, что они полны слез.

— В чем дело, Джехангла?

Он любил, когда отец его так называл. Брата он всегда звал просто Мурадом. Иногда ему казалось, что это несправедливо. Должно и у брата быть какое-то особое имя, чтобы он тоже чувствовал себя особенным.

— Тебе нездоровится, Джехангла? — Отец притянул его к себе и пощупал лоб.

От отца пахло чаем. Джехангир покачал головой и потер глаз.

— Мама на кухне плачет.

— Ты знаешь почему?

— Я спросил, она не говорит.

— Иди, собирайся в школу. С мамой будет все хорошо, поверь мне.

Он потрепал сына по плечу и отправился на кухню.

Джехангир чутко прислушивался к тому, что происходит на кухне. Через минуту он услышал мамины рыдания, и у него задрожала нижняя губа. Он поднялся на ноги и сделал шаг…

— Оставь их наедине, — сказал дедушка.

Он натянул на себя простыню и подвинулся, освобождая мальчику место на диване.

— Сядь, расскажи мне, что случилось. — Дедушка взял его за руку.

— Мне хочется плакать, когда они ссорятся, — прошептал Джехангир. — Я хочу, чтобы они были веселые и друг другу улыбались.

— Им сейчас тяжело. Все будет хорошо, когда я уеду.

— Но они оба любят тебя. Почему же должно быть тяжело, если ты у нас?

— Любовь тут ни при чем. У каждого человека своя жизнь, и бывает трудно, когда что-то вторгается в ее ход.

— Но ты такой тихий, дедушка, ты никуда не вторгаешься. — Он посмотрел на дедушкину руку с толстыми, как шнуры, венами, и почувствовал, как ее легкая дрожь передается и его руке. — Я буду по тебе скучать, когда ты вернешься к дяде Джалу и тете Куми.

— Мне тоже будет недоставать тебя. Но у нас с тобой есть еще десять дней. А потом ты будешь навещать меня. Договорились? А теперь тебе пора одеваться.

Джехангир соскользнул с дивана и потер дедов подбородок, который стал совсем колючим. По пути к вешалке он осторожно заглянул на кухню. Отец обнимал маму. У нее еще были слезы на глазах, но она уже улыбалась.

Он недоумевал: что за магическая сила заставляет взрослых переходить от криков к слезам, а потом к улыбкам? Впрочем, не важно, что это, — хорошо, что это есть. Джехангир пошел в маленькую комнату одеваться.

ВОЙДЯ В МАГАЗИН, мистер Капур первым делом справился о Хусайне.

— Он обедал?

Йезад покачал головой:

— Я ему чаю отнес. Глотка два сделал — и все.

— Несчастный человек. — Капур сделал удар слева в воображаемой теннисной игре. Он постоянно работал невидимой битой или ракеткой, вел футбольный мяч или хоккейную шайбу-особенно когда его ум был чем-то занят.

Он быстро прошел в подсобку, сквозь зубы понося на чем свет стоит ублюдков, погубивших жизнь Хусайна и тысяч ему подобных. Размахивая рукой, нанося удары справа, слева, отбивая головорезов, как теннисные мячи, он бурчал об адском огне, в котором гореть всей этой мрази!

— Ну, как ты, Хусайн-миян? — Он присел на корточки рядом с ним в темном углу, потрепал его по плечу. — Выпьем чайку? — И, взяв Хусайна под локоть, потянул его из подсобки в торговый зал, залитый светом послеполуденного солнца.

Йезад налил три чашки чаю и поставил на прилавок.

— Давай, Хусайн, все вместе выпьем чаю.

Тот поблагодарил и принял чашку. Капур болтал о происходящем на улице — ты только посмотри на цвет этой машины, а грузовик-то какой огромный, батюшки, смотри, кто идет, это из книжного магазина идут… Он развлекал Хусайна, как больного ребенка.