Дела семейные

— Ты получил свою порцию, — сказала мать.

— Но у меня еще осталась подливка.

Роксана подала ему свой ломтик, но Йезад ткнул в него пальцем, потребовал, чтобы Мурад вернул хлеб матери, и подвинул ему свой кусок.

— Нет, папу нельзя лишать хлеба, — возразила Роксана, — он должен ходить на работу, чтобы деньги в дом приносить.

— А маме нужны силы, чтобы судно подносить! — И он перебросил хлеб на тарелку Мурада.

Мурад вышел из-за стола.

Роксана сказала, что если так пойдет, то скоро никто и не вспомнит про баранину — дети будут сыты детскими выходками их отца.

Он подождал, пока мальчики уберут со стола, и пошел обуваться.

— Ты куда? — спросила Роксана.

— Да никуда.

Дверь захлопнулась. Прикрыв рот рукой, Роксана не сводила глаз с розочек на скатерти. За пятнадцать лет семейной жизни он впервые так повел себя.

— Не мучайся, — тихо сказал Нариман. — Беднягу одолевают заботы. Решил немного погулять, прийти в себя. Мне это всегда помогало.

— Ох, папа, разве становится легче от того, что говоришь гадости, выходишь из себя?

— Что ему остается? Он не святой — мы все не святые.

Он протянул дочери руку. «Боже мой, — подумала она, — сам так страдает, и еще хватает сил меня утешать…»

Мальчики побежали на балкон посмотреть, в какую сторону пойдет отец. Они ожидали, что отец помашет им, но он, не оглядываясь, скрылся за углом.

— В сторону базара пошел, — доложил Мурад.

— Он… помахал?

— Да, — быстро сказал Джехангир.

Из-за угла Йезад мог видеть детей на балконе, оставаясь скрытым от их глаз. Встревоженные лица огорчили его. Как он всегда радовался их здоровому аппетиту, а тут… Эти несколько недель все поломали… и Рокси все меньше кладет на свою тарелку, чтобы хоть чуточку оставить в кастрюле, но детей не обманешь… Сначала Мурад заколебался, когда мать спросила, не хочет ли он добавки, а вот Джехангла — тот сразу отказался и еще брата подтолкнул. Теперь они неизменно говорят, что наелись. Мурад, наверное, сильно проголодался сегодня, раз хлеба попросил…

Одна мысль буравом сверлила его мозг. Он снова взглянул на балкон и, уверившись, что за ним никто не наблюдает, перебежал обратно через улицу, увертываясь от машин, и нырнул в парадное своего дома. Тихонько поднялся на третий этаж, прошел на цыпочках мимо собственной двери и постучался к Вили.

Дверь сразу открылась.

— Мой дорогой Йезад-джи, — громко заговорила Вили, — что привело…

— Тс-с-с!

Он вошел и плотно закрыл за собой дверь.

Всегдашний запах Вили, похожий на чуть прогоркшее топленое масло, ударил ему в нос. Он едва не попятился.

— Роксана не должна знать, что я здесь.

Вили хихикнула:

— Что у вас на уме, милый?

— Можешь помочь мне?

— Говорите, Йезад-джи.

— Как сейчас лотерея?

— То вверх, то вниз. На собственные сны я могу положиться. С другими я теряю деньги. Беда в том, что сон у меня нынче не тот, что прежде.

Вили поправила выбившуюся прядь волос и разгладила скомканный ворот халата.

— А что это вы вдруг «Кубышкой» заинтересовались?

— Да это временно… — Йезад колебался. — Деньги потребовались. Хочу сделать сюрприз. Роксане.

— Пара голубков!

— Можешь подсказать номера на сегодня?

— Мне ночью снился такой ясный сон, что на сегодня номера просто с гарантией.

— Что тебе приснилось?

Вили застенчиво опустила глаза:

— Очень интимный сон.

Почуяв, что он не собирается расспрашивать, Вили продолжила сама:

— Впрочем, что ж не рассказать — я ведь не отвечаю за то, что во сне происходит, правда? Иду я по Гранд-роуд, ищу себе бюстгальтер. Останавливаюсь у прилавка, где приличный выбор. Продавец спрашивает: «Какой вам номер?» Я говорю: «Мой обычный, 34А».

Йезаду сделалось неловко, но Вили уже понесло:

— Он качает головой, а сам на мою грудь смотрит. Нахально так смотрит. И говорит мне с сальной улыбочкой: «Мадам, ваш номер не 34А. Я уже много лет в этом бизнесе, мне достаточно одного взгляда на ваши прекрасные формы, чтобы понять, что вы носите 36С».

Йезад не удержался и бросил быстрый взгляд: грудь Вили выглядела как всегда — нечто бесформенное под нелепым халатом.

«Перестань пялить глаза, — говорю я этому бесстыжему, мавали бессовестному. — Я свою грудь знаю, уже столько лет ношу 34А, я же не расцветающая школьница, в конце концов». А он мне: «Вы примерьте и скажите!» Я говорю: «Ты что, с ума сошел? Прямо на улице мерить, что ли?» — «Зачем, — он говорит, — возьмите домой, мадам, и поверьте мне: груди и бюстгальтеры — это мой бизнес, они меня кормят. 36С вам в самый раз. Не подойдет, принесете обратно, я вам полностью верну деньги плюс десять процентов за неудобство». Ну что сказать? Принесла домой, примерила. Поверите ли, он оказался прав: 36С сидит на мне как влитой!

На этой точке Вили перешла с драматического тона на деловой:

— Вы меня поняли, Йезад-джи? Сегодняшний лотерейный номер 36. Тройка — первая карта, которую вынут из «Кубышки», шестерка — последняя.

Йезад достал из бумажника десять рупий.

— Можешь поставить на 36?

— А который сейчас час? Первую карту в девять вынимают, надо поспешить!

Она заторопилась в соседнюю комнату, принесла линялое желтое шифоновое сари и стала наворачивать прямо поверх халата.