Дела семейные (сборник)

Лена не спешила обижаться и попыталась объяснить, что у Игоря вечерняя смена, но Орест Иванович не стал входить в подробности и сухо пожелал невестке всего хорошего. Развязал галстук и сел на диван. Ведь это только подумать: не хотят его, да и все тут!..

Чтобы в этом убедиться, он часа через полтора позвонил в Померанцев переулок.

– Здравствуй, Аллочка! Что ты поделываешь?

– Ничего, ела кашу, сейчас ложусь спать.

– А бабушка дома? Как ее здоровье?

– Неважно. У нее очень болит голова.

Орест Иванович почувствовал себя негодяем и перешел на шепот.

– Ты извинись за беспокойство, Аллочка. Передай бабушке привет. Пусть она скорее поправляется.

Спать он не ложился долго. Около часа ночи пришел с работы Игорь, но Орест Иванович сделал вид, что уже уснул, и не вышел к сыну. Когда же все-таки задремал, ему пригрезился самый глупейший сон: он и Зоя Васильевна собираются ехать куда-то в… рояле, из которого вынут весь музыкальный механизм.

Утром Орест Иванович рискнул опять позвонить в Померанцев переулок и тем же осторожным шепотом осведомился у Аллочки насчет здоровья бабушки.

«А ведь я их повадки перенимаю», – подумал он.

Раньше он никогда и никого о здоровье не расспрашивал.

В один прекрасный день жильцам дома по Померанцеву переулку объявили, что дом их действительно передается под какое-то учреждение. Лена с матерью и девочкой получили ордер на квартиру из двух комнат около метро «Ждановская». Орест Иванович был задет тем, что не прибегли к его помощи с целью получить какой-нибудь более модный район, Юго-Западный, например, или тот же Тимирязевский, – организовать это ему было бы пара пустяков. Но, как говорится, кума с воза – куму легче. Он сам помогал семье Лены в переезде на новую квартиру и был искренне удивлен тем, с какой скорбью не только его недоступная сватья, но и другие жильцы прощались со старым домом в Померанцевом переулке.

Орест Иванович с большой осторожностью, боясь оступиться на ужасной лестнице, нес вниз с четвертого этажа доверенный ему Аллочкой стеклянный аквариум. Внизу он услышал, как ругались рабочие, грузившие в машину рояль. Ему было очень неприятно слышать, когда один из них повторил почти его собственную мысль:

– Купили бы скрипку какую-нибудь, а то ворочай танк этот!

Переезд состоялся в начале декабря, еще при полном отсутствии снега на улицах. А ближе к Новому году, когда зима легла, к метро «Ждановская» перекочевал и Игорь.

Когда он в последний раз заглянул домой, чтобы прихватить кое-что из своей одежды, между ним и Орестом Ивановичем состоялось объяснение.

– Отрываешься, значит?

– Ага. Мне оттуда на работу рукой подать.

– И отсюда не сто верст было.

Игорь положил в чемодан старые лыжные брюки и сказал:

– Мы, папа, к тебе приходить будем.

– Большое спасибо! Когда прикажете ждать?

Чудно все-таки было: куда парень лезет? Две смежные комнаты, потолок – рукой достать, в туалете повернуться негде. Летом, наверное, в лоджии спать придется, а зимой – под роялем. Но охота, говорят, пуще неволи.

– Ладно, – сказал Орест Иванович, – надоест тебе, приходи, место твое цело будет.

– Не надоест. Такие не надоедают.

– Это какие же?..

– Я тебе уже говорил. Да ты и сам знаешь. Я вот рад, что к Склифосовскому попал, а то бы Ленку и не встретил.

– Даже так?..

И видя, что сын сейчас уйдет, Орест Иванович вдруг сказал:

– А я ведь хотел тебе новую машину купить.

Только на секунду в хмуром лице у Игоря что-то изменилось. Потом он решительно взял чемодан.

– Какая машина!.. Я пойду, не сердись, папа.

…Не в первый раз Орест Иванович оставался в своей большой квартире один. Но в этот вечер он как-то растерялся. Дня два-три он держал себя в руках, а потом на него навалилась такая тоска и обида, что сказали бы сейчас, что посадят ему на голову и бывшую певицу, и Аллочку, и даже рояль поставят – и этой ценой вернется его сын, – он бы, пожалуй, согласился. Сколько недовольства вызывали у него раньше Ленины часовые разговоры по телефону, а вот сейчас этот телефон совершенно свободен и молчит, как могила.

И хоть бы кто-нибудь догадался позвонить ему в эти трудные часы.

7

Зима в новом году установилась не по-московски приятной, с хорошими морозами и снегом, прикрывшим черноту улиц и дворов. После работы Орест Иванович получал в раздевалке свое зимнее ратиновое пальто, каракулевую шапку-пирожок и шел пешком через весь центр к себе на Комсомольский проспект. Делал он это не ради потери веса: полнотой Орест Иванович не отличался, до седых волос сохранил ровную грудь, втянутый живот и молодую походку. Правда, за последнее время немного опустились щеки, труднее стало брить подбородок и в глазах стало плавать что-то желтоватое. Стоило поволноваться, и эта желтизна заметно увеличивалась, но к врачам Орест Иванович не обращался до тех пор, пока ему не потребовались очки.