Дела семейные (сборник)

…Дома Васю ждала тетка, не ложилась, несмотря на поздний час.

– Вася! – сказала она горько и наставительно. – Что ты делаешь, Вася?..

Ему стало жарко и неловко: значит, тетка следит. А какое ей дело? Боится, может быть, что теперь лишняя будет? И Вася сказал грубовато:

– Я, тетя Поля, не этот… не убогий, что мне нельзя. А насчет площади не бойтесь: я в палатку опять перейду. А комната – вам. Живите.

Но когда лег, Вася подумал, что ведь тетка впервые так близко приняла к сердцу его дела и что зря, пожалуй, ее оборвал. Поэтому утром, собираясь на работу, он сказал Полине:

– Она, тетя Поля, курсы такие кончила: может печатать на машинке и стенографисткой…

Полина только вздохнула:

– А толку-то, Вася, что она кончила… Эх, Васенька! Я ведь понимаю, влюбился ты. Здесь такая пава в диковинку, а вон посмотри в Москве, Вася, таких косматых – на каждом шагу, с любым образованием. Я уж на Валиных подружек насмотрелась. Волос куча, а души-то нет. Тебе бы, Вася, что-нибудь попростев, подушевнее…

Вася даже обиделся: почему же это ему «попростев»?

…Галка не выразила никакого недовольства по поводу палатки. Она любила воздух. С нею в эту палатку вошел дым духов и запах личного крема. Она принесла свой маленький саквояж, в котором были памятное Васе красное платье с большим вырезом и две пары совершенно крохотных трусиков. Такие же крохотные туфли на десятисантиметровых каблуках и еще какая-то незначительная мелочь. Остальное было на ней, включая пеструю распашонку и брючки. Казалось, ее не заинтересовало и то, чем богат Вася. Когда над палаткой повисла темнота, она юркнула под Васино шершавое одеяло без пододеяльника.

– Здесь хорошо, – сказала она и поцеловала Васю опять возле уха. – А все-таки лучше, если бы твоя тетечка поскорее уехала. Я ее почему-то не люблю.

– Ну нельзя же! – почти жалобно попросил Вася. – А ведь у меня еще и мать…

– Никого у нас с тобой теперь нет! – строго сказала Галка. – Запомни ты это!

Вася даже вздрогнул: ведь у нее тоже мать… Может быть, она другое что-то хотела сказать? Что именно в эту минуту им никто не нужен?

Он потянулся к ней, но вдруг опомнился и сказал решительно:

– Нет, Галка, не надо так. Ты меня на это не тяни. Мне и для твоей матери не жалко…

Она как будто была тронута.

– Ну, хватит, – шепнула она ласково. – Я верю, хватит великодушничать. Думай ты сейчас только обо мне. Можешь ты это?..

…Регистрироваться Галка Васю не звала. И тетка объяснила это по-своему:

– Она паспорт свой показывать тебе не хочет. Ей ведь под тридцать. Маленькая собачка до старости щенок. А что это вас с Валей обоих на старух-то тянет?

5

После сильной сухой жары – прохладная приволжская весна. Облачком облетают сады, желтеет купальница в овражке. Огороды влажны, по межам бьет радостная бирюзовая травка, и стоит ветровой звон в сосновом перелеске. С краю, на припеке, копается в пахучей прошлогодней хвое торопливый носатый ежик.

Весна в этих краях опоздала, и когда Вася приехал в отпуск к матери, пахать под картошку было еще не поздно. И все-таки мать сказала:

– Люди-то вон еще до Пасхи посадили, а мое-то уж дело – всегда в последних.

Вася не стал объяснять матери, что его задержало. Галка капризно его отговаривала:

– Подумайте, какой Лев Толстой, – пахать он едет! А я?..

– Переживешь как-нибудь. Я на этот раз только запашу, а гостить не буду.

Ей было непонятно: зачем, с какой стати он едет? А Васю каждую весну настойчиво тянула деревня. Он с ребячьих лет любил это время, когда начинала дышать земля, густели перелески. По краю – елки заборчиком, за ними – старые обомшелые березы и дрожучие осины. И прямо по кромке пашни белели ландыши, звали за собой в рощу, где их было как насыпано. Ради одних этих ландышей стоило прилететь сюда из Лангура, где к тому времени начинала желтеть и твердеть высокая, ворсистая и какая-то чужая трава.

– Я тебе ландышей привезу, – обещал Вася и взял в горсть маленький Галкин подбородок. И попросил: – Ты все же пойди, Галка, в машбюро, договорись насчет работы. А то ведь и скучно тебе будет. Дурить еще начнешь.

– Безусловно, начну, – с вызовом сказала Галка. Но ей было грустно – Вася это видел.

«Ворочусь – обязательно зарегистрируемся», – окончательно решил Вася.

…Он шел за Буланкой, присвистывал и покрикивал густо:

– Н-но, милый! Прямо!

За спиной у Васи шагала соседская девчонка-подросток, которую взяли «в помочи», кидала в борозду крупную вялую картошку в белых бородатых ростках.

– А у тетки Марьи картошек еще мер пятьдесят останется, – вдруг сообщила девчонка. – Вчера насылались покупатели, а она говорит: «Погоди, сын уедет… При нем не стану продавать».

Матери было уже за шестьдесят. Она тучнела от года к году, седые волосы на голове редели, а брови над плакучими глазами оставались черными и густыми. Она до июльской жары ходила по пыльной улице в больших разбитых валенках, качаясь, как утка. До июля не вынимала она и вторых рам в избе, поэтому и в кухне, и в горнице было темновато, пахло цвелью.