Дела твои, любовь

Диас-Варела не привык к тому, чтобы я отклоняла его предложения, и был уверен, что на работе (особенно если речь идет об издательстве) почти не возникает таких проблем, решение которых нельзя было бы отложить на день-другой. По крайней мере, раньше моя работа не была препятствием для наших встреч. Точно так же, как и Леопольд, который, пока мы с ним встречались, был для меня примерно тем же, чем я была для Диаса-Варелы, — возможно, его положение было даже хуже, чем мое: мне всегда приходилось прилагать немало усилий, для того чтобы получать удовольствие от близости с ним, а Диасу-Вареле, как мне казалось, никаких усилий прилагать не приходилось. Хотя, впрочем, возможно, я просто принимала желаемое за действительное: никому не дано, знать, что на самом деле думает кто-то другой. Чужая душа — потемки. Леопольду я всегда сообщала, когда мы сможем увидеться (и сколько времени будет продолжаться наша встреча), а когда нет. Для него я была чрезвычайно занятой женщиной, которая почти не рассказывала ему о своих делах. Наверное, мой маленький неторопливый мирок с его размеренным ритмом представлялся ему бурлящим водоворотом — так редко я выкраивала время для встреч с ним, такой занятой казалась ему. Отношения с ним длились столько же, сколько и отношения с Диасом-Варелой. Так часто бывает, если отношения развиваются параллельно. В подобных случаях стоит порваться одной из связей, как вслед за ней тут же рвется другая — они не могут существовать друг без друга, насколько бы разными и непохожими они ни были. Сколько известно случаев, когда любовники переставали встречаться после того, как один из них разводился или становился вдовцом! Казалось, им делалось страшно, когда они оставались друг с другом один на один. Или не знали, как им жить в отсутствие препятствий для любви, которая до этого времени была легкой и необременительной: ее не нужно (нельзя!) было проявлять открыто, она зачастую ограничивалась пространством одной комнаты, она ни к чему не обязывала. Нужно всегда помнить: то, что начиналось как приключение, должно продолжать оставаться приключением, и попытка превратить это в нечто другое всегда оказывается болезненной для обеих сторон и в конце концов приводит к разрыву. Леопольд не знал о существовании Диаса-Варелы, не слышал о нем ни слова — это его не касалось, это было не его дело. Мы расстались мирно, я не причинила ему большого зла. Он до сих пор звонит мне иногда, но разговоры длятся недолго — нам нечего сказать друг другу, и, произнеся по две-три фразы, мы замолкаем. Когда мечта (даже если это была призрачная, почти несбыточная мечта) разбита, надеяться больше не на что, и это способны почувствовать даже самые неисправимые оптимисты. Я, во всяком случае, полагаю, что для него наш разрыв прошел почти безболезненно. Спрашивать его, так это или не так, я не собираюсь: мне в принципе все равно. Диасу-Вареле даже в голову не пришло бы задуматься, причинил он мне боль или не причинил и насколько причиненная им боль была сильна: ну что ж, я особых иллюзий насчет него и не строила. Насчет других мужчин — да, а насчет него — нет. Я кое-чему у него научилась: не придавать ничему значения, не оглядываться на прошлое.

Его следующая фраза прозвучала как требование, хотя по форме походила на просьбу, почти на мольбу:

— Приходи, Мария. Найди время. Вопрос, который я хочу с тобой обсудить, может, конечно, и подождать пару дней, но я не могу ждать, я хочу сделать это как можно скорее. А ты сама знаешь, что если человеку чего-нибудь очень хочется, то он теряет покой. Для тебя этот вопрос тоже важен. Так что приходи, я тебя очень прошу.

Я помедлила несколько секунд, чтобы ему не показалось, что все так же легко, как было раньше, — в последнюю нашу встречу все изменилось, хотя он этого еще не знает наверняка. Я очень хотела его увидеть, хотела еще раз посмотреть ему в глаза, прижаться щекой к его щеке, губами к его губам. Я хотела лечь с ним в постель — с ним прежним, который никуда не делся, который продолжал существовать внутри того, другого, нового, Хавьера. Потом я сказала:

— Хорошо, я приду, если ты так настаиваешь. Не знаю, во сколько, но приду. А если тебе надоест ждать, позвони мне, чтобы я зря не ехала. А сейчас извини — мне нужно идти, меня ждут.

Я отключила мобильный телефон, вернулась в кабинет шефа, но была уже не в состоянии вникать в его разговор с рекомендованным Гараем Фонтиной писателем, который был очень этим недоволен, поскольку единственное, чего он хотел, это чтобы его слушали, и слушали очень внимательно. Впрочем, мне это было безразлично: я уже точно знала, что печатать мы его не будем. По крайней мере, если решение будет зависеть от меня.