Дела закулисные

Тут наконец появился ангел-хранитель Тонда Локитек — совсем как некогда однокашник Павел Ружичка, увидавший на балу, что его друга тащит на «белый танец» самая опасная из учениц танцевальной школы «Паладио», он, поклонившись, заявил: «Разрешите?» — и потащил Франтишека в коридор.

— Спятил, что ли? — спросил его Тонда, как тогда Павел Ружичка, и сам же ответил — Не умеешь сказать «нет», вот в чем твоя беда, да еще и чувствительный, словно барышня. Если не научишься владеть собой и настаивать на своем, жизнь всегда будет лупцевать тебя по мордасам слева направо и справа налево. Слепичка перепутал тебя с молодым Лукашеком, которого когда-то опекал, потому что дружил с его папой. Но Лукашек-младший не стоит того, а ты в это дело лезешь, да еще конфузишься. — И он, утащив Франтишека подальше от ушей непосвященных, добавил: — А теперь пошли со мной. Стоящую выпивку дают совсем в другом месте.

Вскоре оказалось, что всезнающий Тонда прав, как, впрочем, был прав почти всегда. «Стоящей выпивкой» оказались «Столичная» водка и армянский коньяк «Арарат», подавали их в Синем салоне, где паслось лишь руководство и кантовались актеры, игравшие в «Наших спесивцах». Франтишек инстинктивно запнулся на пороге, а Локитек безжалостно, но с любезной миной, подтолкнул его к режиссеру Кубелику, создателю спектакля, и просиял ослепительной, словно горное солнце, улыбкой.

Мастер Кубелик, — молвил Тонда учтиво, — Мастер Слепичка и пан Лукашек просят две рюмки коньяку. Дело в том, что Мастер Слепичка предпочитает оставаться в большом зале, там не так накурено. Глаза, сами понимаете!

Мастер Кубелик великодушно раскинул руки и произнес:

— Не потащите же вы сами эти два стопаря! Еще раздрызгаете по дороге. Берите для Эмиля целый пузырь, передайте привет да скажите, что я через минутку приду с ним пообщаться…

В коридоре Франтишеку пришлось присесть, так у него дрожали коленки. Он смотрел на свое божество с укоризной:

— Ты что надумал? А вдруг Лукашек там только что был? А вдруг Слепичка скажет Кубелику, что никакого коньяка ему не приносили?!

— Не тушуйся, братец, — затрясся Тонда в беззвучном смехе, — Лукашек уже лыка не вяжет. Разбит наголову, как в битве у Липан. Я только что самолично укладывал его на скамейку в проходной и вызывал такси. А Слепичку Кубелик обходит стороной за километр. Знает, если тот его достанет, то ему уже не вырваться, все уши прожужжит. Брось ты, это он просто так. Одни обещания, агитация и пропаганда. А коньяк — наш военный трофей. Слепичке все равно нельзя пить — почки. А ты, кроме всего прочего, на сегодняшний день не Махачек, а Лукашек. Не боись, давай-давай, приобщайся!

Что касается их военного трофея, то все остальные монты проявили к нему столь живой интерес, что вскоре опустошили бутылку до дна. Франтишек же, мучимый угрызениями совести, собрался уходить. Он еще раз окинул взглядом места недавних событий и еще раз внимательно поглядел на порядком траченного жизнью пана Грубеша и его верную тень, незаметно следующую за ним по пятам.

Франтишек двинулся к дому и добрался до него, сам не ведая как.

Утром он обнаружил себя в кухне на своем диванчике, в рубахе и вельветовом пиджаке, однако без брюк и трусов. Папаша сидел у стола, с важностью кивал головой и похлопывал рукой по развернутой газете, без которой теперь уже не мог обойтись.

— Это великолепно! Это прекрасно! — повторял он. — Это, я понимаю, уровень. Народ истекает кровью, его лучшие сыновья уходят в эмиграцию, чтобы оттуда продолжать борьбу за временно утраченную свободу, а наш молодой господин изволит напиваться до немоты. Более того, наш молодой господин заодно с этими… Он заодно с «товарищами», которые лет двадцать назад ходили с протянутой рукой. Теперь он вместе с ними строит потемкинские деревни! Тьфу! И тебе не совестно?!

Но Франтишек, вспомнив своего друга Тонду Локитека, хотя его все еще сжимали клещи привычной покорности, опустил глаза долу и ответил:

— Неправда, папа, большинство лучших представителей нашего народа осталось здесь. Большинство!

Глава четвертая РЕЦИДИВ «БЕЛОЙ БОЛЕЗНИ»

Жизнь в театре текла, подобно Влтаве под Чешским Крумловом. Грязная пена с бумажного комбината в Ветржной тоже виднее, нежели серебряный ветер над водной гладью.

Франтишек ставил и демонтировал декорации, выколупывал из ладоней занозы и смотрел из-за кулис, как проходят главные и генеральные репетиции, когда артисты играют в костюмах. После работы ходил в «Гробики», к «Тыну», в «Зеленую улицу» и к «Золотому тигру», в надежной режиссуре Тонды Локитека ломал комедию, прижимая его руку к столу, научился под его высокопрофессиональным руководством применять не только захваты, замки, финты и прочее и прочее, но и употреблять «Пльзеньский Праздрой», «Смиховский Старопрамен», «Раковницкого бакалавра» и «Великопоповицкого козла». Мир, в котором он теперь пребывал, был настолько живее и ярче того, где он прозябал до сих пор, что он безо всякого сопротивления ринулся в жизнь, вкушая от всей ее полноты, и был счастлив.