Дела житейские

Хотя на работу мне было не надо, я одела Иеремию и отвела его к Мэри, чтобы побыть одной. Подумать. Я уже не чувствовала себя такой выжатой, как раньше. Что-то подсказало мне поднять трубку и позвонить той женщине, с которой я познакомилась тогда у Клодетт. Ее муж был продюсером. Не успела я собраться с мыслями, как услышала мужской голос. Значит, это ее муж. Я не думала говорить с ним и не подготовилась к этому, а потому даже не знала, с чего начать: я просто рассказала ему, чем я занимаюсь, где занималась, — и все это выложила одним духом.

К моему удивлению, он знал Реджинальда: тот занимался с одним из его клиентов.

— Вот что мы сделаем, — сказал он, — я всегда ищу новый материал. Если у вас есть кассета, пришлите ее.

— Есть, конечно.

— Она с копирайтом? Все как положено?

— Да. Реджинальд помог мне это сделать. Спасибо вам, я искренне ценю ваше внимание, но, пожалуйста, не чувствуйте себя обязанным что-то для меня делать, я прекрасно понимаю, как вы заняты. Правда. И если вам не понравятся мои песни, я не огорчусь. — Тут я поймала себя на мысли, что вру, — увы! — огорчусь.

Он засмеялся и сказал, что найдет меня, как только вернется из деловой поездки в первых числах нового года.

Чего другого, а времени у меня было навалом.

30

Идти мне на самом деле было некуда.

Я просто блефовал, не зная точно, хочет ли она, чтобы я ушел. А лучше всего было припереть ее к стене. Я чувствовал, что нашей совместной жизни пришел конец, и она только обдумывает, как бы выкинуть меня из дома. Но я — один из квартиросъемщиков, и отделаться от меня без моего согласия невозможно.

Дело не в том, что я больше не любил Зору. Все это совсем не так. Просто все мои усилия ни к чему не вели. А я словно растворялся. Не берусь сказать, кто я сейчас на самом деле, а это выбивает у меня почву из-под ног. Я зверею и вымещаю все на ней. Я ревную ее к своему собственному сыну — это же черт знает что, мне это ясно, но как выбраться из всей этой чертовщины, ума не приложу. Что делать со всей этой злостью и яростью, которые накопились во мне? Но какой-то нормальный выход найти необходимо — это я знаю твердо. Вот потому я и хочу свалить от них. Надо начать все сначала. С нуля. Точно так же, как тогда, когда я впервые увидел ее. Подумать только, какого дурака я свалял. Помню, тогда я пытался работать над собой, надеялся устроить свою жизнь. А что натворил? Какого черта влюбился, если мне нечего предложить такой женщине? И ведь знал же все это наперед. Она окончила колледж. Чего-то уже в жизни достигла и строила планы на будущее. На самом деле это мне в ней больше всего и нравилось. Но сейчас именно это и выбивает почву у меня из-под ног и не дает продыху, и я прекрасно понимаю почему. Потому что сам я не сдвинулся с места и болтаюсь как дерьмо в проруби.

А Зоре даже в голову не приходит, почему я отказываюсь забирать Иеремию из дома Мэри. Ей непонятно: с чего это мне не по себе. Вот и пришлось нести чушь про телефонные звонки и столярные дела для отвода глаз. На самом деле я на стенку лез от одной мысли, что все соседи знают, что няньке платит Зора. Да мне легче сквозь землю провалиться, чем видеть, как они на меня смотрят, и читать в их глазах ехидный вопрос: „А что ты целый день делаешь?"

А ни черта не делаю — только жру виски, смотрю в потолок и слушаю музыку. Это было, кстати, и сегодня, когда в дверь позвонил почтальон. Он принес пакет для Зоры: громадный коричневый конверт без обратного адреса. Меня так и подмывало узнать, что там, и я его открыл. У меня глаза на лоб полезли. Ничего себе! Чертов календарь с черными мужиками в плавках. Она что, не может дождаться, когда я слиняю, если ей уже шлют домой такую мразь? Швырнув конверт на кухонный стол, я сел на пол и стал слушать музыку. Но чем дольше я сидел, тем больше сатанел. Не след ей вот так плевать мне в душу. Я здесь торчу целый день и жду, когда она придет. Вдруг обнимет меня ночью и скажет, что не хочет, чтоб я уходил, скажет, что все еще любит меня и верит в меня. А дело-то оборачиватся так, что она спит и видит, как бы от меня отделаться. Хотя можно было об этом давно догадаться. Едва я ей тогда объявил, что сваливаю, она по дому стала порхать от счастья. Я сплю на диване: меня к Зоре больше не тянет.

На экране появилась морщинистая красная физиономия Рональда Рейгана, но я звук убрал: бесился из-за того, что Джесси не выиграл. Я голосовал за своего. Пепельница была завалена окурками, когда пришли Зора с Иеремией. Новая пластинка „Темптейшнс" с „Прими ее как леди" орала на весь дом. Я думал, Зора привяжется ко мне, потому что до Дня Благодарения осталось четыре дня.

Щеки у Иеремии разрумянились. Я взглянул в окно: на улице мело, и уже стемнело. У Зоры вид был усталый, но поделом ей, нечего корчить из себя супервумен.

— Не можешь сделать чуть потише? — спросила она.

Я неохотно умерил звук.

Она сняла с Иеремии комбинезон, поставила его на пол, и он заковылял ко мне. Я посадил его на колени.

— Фрэнклин, ты знаешь, какое сегодня число?

— Да, а что?