Дела житейские

— Да так, поболтать, чтоб тебя немного отвлечь. Тебе, по-моему, надо малость расслабиться.

— Расслабиться? Это только тебе, Зора, кажется, что медитация решает все проблемы, а мне — нет.

— Я такого не говорю, но меня она успокаивает. Я же вижу, тебе нужно что-то сделать.

— Нужно. Я как раз собираюсь налить еще.

— Может, тебе лучше не выходить из дома.

— А я и не собираюсь.

— Позвони, если что.

— У тебя есть деньги?

— Мария, я ведь только что переехала.

— Ладно, иди смотри свой фильм. Я перебьюсь. Всегда перебивалась и сейчас перебьюсь.

И я пошла одна. Не люблю быть с Марией, когда она пьет. Она становится шумной и прилипчивой. Пристает к незнакомым людям. Но в трезвом виде она прелесть. У нее жесткие правила: она никогда не пьет перед просмотрами или спектаклями. Хотелось бы, чтобы она всегда держалась этого, но какой толк давать советы, если их не выполняют?

Я сидела в темном зале, увлеченная фильмом. Да, мужественная женщина, в этом ей не откажешь. Пренебрегая всеми условностями, она делала то, что считала нужным, и ее упорство было вознаграждено. К концу фильма я ощутила прилив бодрости. На улице шел дождь. Мне не хотелось лезть в метро, и я остановила такси. Мои мысли все еще были в Австралии. Когда машина подъезжала к Бруклинскому мосту, дождь прекратился. Небо над Манхэттеном отливало красным, голубым и желтым. Такси остановилось у моего подъезда, и я увидела Фрэнклина. Он сидел на крыльце и курил. Я расплатилась с шофером.

— Привет, — сказала я. — А что вы здесь делаете?

— Жду вас.

— Меня?

— Вас.

— Зачем? — Конечно же я знала зачем: ничего с этим не поделаешь. Только слово, Фрэнклин, и мы прекратим эту игру раз и навсегда.

— Хотелось увидеть вас.

— А если бы я приехала не одна?

— Я бы сделал вид, что жду кого-то другого.

„Пусть Порция катится ко всем чертям", — подумала я.

— Зайдете?

— А можно?

— Да! — Я не успела даже подумать, как выпалила это.

Он пошел за мной по лестнице, а я на каждой ступеньке повторяла про себя: „Боже, Боже, во что я впутываюсь?"

— Садитесь, — сказала я, когда мы вошли. Я была совсем не в себе: вместо того чтобы врубить музыку, включила телевизор. Ладно, пусть не думает, что я хочу создать настроение. Уж если это нужно, мы сами его создадим.

Он не садился: я чувствовала, что он стоит позади меня. Я обернулась и увидела его прямо перед собой. И вдруг он наклонился и поцеловал меня в нос, щеки, а потом в губы. Губы у него были теплые и упругие. Я вдруг подумала, что надо все это прекратить, но было уже поздно. Его поцелуи с каждой секундой все больше захватывали меня, и я подумала: „Зачем?" Мои ладони коснулись его спины, и тогда он двинулся дальше. Его длинные сильные руки обхватили меня. Я хотела крикнуть: „Не отпускай меня!" — но удержалась. Я проваливалась в бездонную яму. От него исходил такой упоительный запах, весь он был такой теплый и крепкий, что я поняла: в мире нет никого лучше и быть не может. А он все целовал и целовал меня — медленно, нежно и крепко, как я люблю, и сердце мое билось все сильнее и сильнее. Мои ресницы касались его, носы наши терлись друг о друга — туда-сюда, туда-сюда, пока голова моя совсем не пошла кругом. Я из последних сил попыталась освободиться и овладеть собой, но он не позволил. А потом мне показалось, что я парю в воздухе. Должно быть, он поднял меня на руки и положил на диван. Я не хотела открывать глаз, потому что поняла: такое бывает только в кино.

— Что вы делаете? — воскликнула я, открыв глаза.

— Отлично знаю, что делаю, — ответил он. И видит Бог, он знал, что делает. Он стянул с меня майку и шорты, положил свои ручища на бедра и стал их гладить. Я даже не заметила, когда он успел снять лифчик, и поняла это только потому, что он впился губами в мое плечо.

И вдруг он остановился.

Я вся изнемогала, а он остановился!

— Можно посмотреть на тебя? — спросил он и поднялся. Он смотрел на меня и улыбался так, словно получил меня в награду.

— Ты прекрасна, — сказал он.

Я улыбнулась, почувствовав, что действительно красива. Он отступил еще на шаг, расстегнул джинсы и снял рубашку, бросив все это на пол. Теперь он стоял совсем нагой. Я еле сдержалась, чтобы не вскрикнуть. Боже мой! Такого совершенного мужского тела я отродясь не видывала. Я оглядывала его сверху донизу. Боже милостивый!

— Что ты хочешь со мной сделать? — спросила я, видя, как он шагнул ко мне.

— Все, — ответил он.

И он не лгал. Он гладил мои волосы и спину, целовал локти, живот, бедра, колени и каждый палец на ноге. Мне было трудно не кричать, не хватать судорожно пряди волос — его, своих, чьих угодно. Наконец-то, думала я, со мной мужчина, который знает, что груди тоже умеют чувствовать. Я гладила его везде, куда только доставали руки. Касалась губами его кожи. Тело его состояло из крепких мышц — такое горячее, такое большое и сильное. Мне хотелось умолять его, чтобы он продолжал гладить и целовать меня.

— Господи, Господи, Господи, Господи! — пела каждая моя клеточка, и мы медленно, медленно двигались.

Он так отдался ласке и был так нежен, что когда наконец произнес мое имя, я уже знала, что он хочет именно меня.