Делай деньги!

Мокрист обернулся. Когда ты только что смотрел на Ангелу Красоту, смотреть после этого на Игоря совсем не хотелось.

— Игорь, сейчас не время… — начал Мокрист.

— Я знавайт, что мне не положено поднимайтфя наверх, гофподин, но гофподин Клямф говорит, что он заканчивайт ф рифунком. Очень хорошо.

— О чем это он? — спросила Ангела Красота. — Я и двух слов не поняла.

— О, внизу в совоку… в подвале ждет человек, который рисует по моей просьбе долларовую банкноту. Бумажные деньги, в общем.

— Серьезно? Я бы с удовольствием посмотрела.

— Правда?

Это было поистине потрясающе. Мокрист разглядывал эскизы лицевой и оборотной сторон банкноты. Под ослепительно-белыми Игоревыми лампами они выглядели насыщенными, как сливовый пирог, и более затейливыми, чем гномий контракт.

— Мы сделаем столько денег, — сказал он громко. — Потрясающая работа, Сы… господин Клямс!

— Я все же останусь Сычиком, — сказал художник беспокойно. — Главное-то в Дженкинсе.

— Ну конечно, — согласился Мокрист. — В округе, должно быть, десятки Сычиков. — Он перевел взгляд на Хьюберта, который влез на стремянку и с отчаянием рассматривал трубы.

— Как там дела, Хьюберт? — спросил Мокрист. — Деньги растекаются как и прежде, все в порядке?

— Что? Ах, все хорошо. Хорошо. Хорошо, — ответил Хьюберт и чуть не перевернул стремянку, торопясь слезть. Он посмотрел на Ангелу Красоту с выражением панической неуверенности.

— Это Ангела Красота Добросерд, Хьюберт, — сказал Мокрист на случай, если тот собирался удрать. — Моя невеста. Это женщина, — добавил он, видя беспокойство на его лице.

Ангела Красота протянула ему руку.

— Здравствуй, Хьюберт, — сказала она.

Хьюберт уставился на нее.

— Можешь пожать ей руку, Хьюберт, — подсказал Мокрист осторожно. — Хьюберт экономист. Это как алхимик, только грязи меньше.

— Значит, ты разбираешься в том, как крутятся деньги, да, Хьюберт? — спросила Ангела Красота, пожимая вялую руку.

Наконец к Хьюберту вернулся дар речи.

— Я сварил одну тысячу девяносто семь швов, — сказал он. — И выдул «закон убывающей доходности».

— Полагаю, ты такой единственный, — сказала Ангела Красота.

Хьюберт просиял. Оказывается, ничего сложного!

— Мы все делаем правильно, между прочим! — сказал он.

— Я и не сомневаюсь, — ответила Ангела Красота, пытаясь высвободить свою руку.

— Он может отследить каждый доллар в этом городе, представляешь? Возможности безграничны! Но, но, но, э, конечно, мы ничего не нарушаем!

— Рада слышать, Хьюберт, — сказала Ангела Красота и потянула сильнее.

— Конечно, мы испытываем трудности роста! Но мы следим за всем с самым пристальным вниманием! Мы ничего не потеряли из-за того, что не закрыли клапан или что-нибудь такое!

— Как увлекательно! — Ангела Красота уперлась свободной рукой в плечо Хьюберту и вырвала вторую руку из его хватки.

— Нам пора, Хьюберт, — сказал Мокрист. — А ты продолжай в том же духе. Я тобой очень горжусь.

— Правда? — удивился Хьюберт. — Господин Космо сказал, что я не в своем уме, и настаивал, чтобы тетя продала Хлюпер на лом!

— Типичное ограниченное старорежимное мышление, — сказал Мокрист. — На дворе Век Анчоуса! Будущее принадлежит таким, как ты, — тем, кто объяснит нам, как все устроено.

— Правда? — спросил Хьюберт.

— Помяни мои слова, — ответил Мокрист, решительно подталкивая Ангелу Красоту к выходу.

Когда они ушли, Хьюберт понюхал свою ладонь и содрогнулся.

— Они были хорошие люди, правда? — спросил он.

— Йа, гофподин.

Хьюберт посмотрел наверх, на блестящие журчащие трубки Хлюпера, послушно отражающие своим током и пульсацией круговорот денег в городе. Один-единственный удар может сотрясти мир. Чудовищная ответственность.

Игорь присоединился к нему. Они стояли в тишине, которую нарушал только плеск финансов.

— Что же мне делать, Игорь? — спросил Хьюберт.

— В давние времена у наф бывайт пофловица, — поведал Игорь.

— Что?

— Пофловица. У наф говоряйт: «Если ты не желайт монфтра, зачем ты дергайт за рычаг».

— Ты же не думаешь, что я сошел с ума, а, Игорь?

— Много великий люди фчитайт фумафшедшими, гофподин Хьюберт. Даже доктор Ханф Форворд называйт фумафшедший. Но я тебе так говорийт: мог ли фумафшедший фоздавайт революционный прифпофоблений для выемки живого мозга?

— С этим Хьюбертом все… в порядке? — спросила Ангела Красота, когда они поднимались по мраморной лестнице туда, где ждал ужин.

— По меркам одержимых ученых, которые не видят солнечного света? — сказал Мокрист. — Вполне в порядке, я бы сказал.

— Но он вел себя так, как будто никогда прежде не видел женщины!

— Он просто не привык к вещам, к которым не прилагается инструкций, — ответил Мокрист.

— Хм. И почему только с мужчинами такое бывает? — спросила Ангела Красота.

Работает на големов за крошечное жалованье, подумал Мокрист. Ради них закрывает глаза на вандализм и разбитые окна. Ночует в палатке под открытым небом и спорит с влиятельными людьми. Все ради големов. Но он ничего не сказал, потому что ознакомился с инструкцией.

Они поднялись на директорский этаж. Ангела Красота принюхалась.