Делай деньги!

— Чувствуешь? — спросила она. — Бесподобно, не правда ли? От такого запаха и кролик захочет стать плотоядным!

— Баранья голова, — мрачно произнес Мокрист.

— На ней только варится бульон, — сказала Ангела Красота. — И все мягкие дрожащие фрагменты предварительно вынимаются. Не переживай. У тебя просто отбивает аппетит старый анекдот, вот и все.

— Какой анекдот?

— Ой, да ладно тебе. Мальчик заходит в мясную лавку и говорит: «Мама сказала купить баранью голову, только, глаза, пожалуйста, оставьте, чтобы нам ее хватило за глаза». Понял? Тут использовано «за глаза» в значении «с лихвой» и в то же время в значении собственно глаз…

— Мне просто кажется, это несправедливо по отношению к барану, вот что.

— Любопытно, — сказала Ангела Красота. — Ты ешь красивые анонимные куски животного, но считаешь несправедливым есть другие части? По-твоему, отрубленная голова думает: ну, хотя бы меня они не съедят? Строго говоря, чем больше от животного мы съедим, тем больше счастья принесем всему виду, потому что тогда не понадобится убивать слишком много.

Мокрист распахнул двойные двери, и снова в воздухе повисло ощущение чего-то неправильного.

Шалопая не было. Обычно он ждал в своем лотке, готовый слюняво приветствовать Мокриста. Но лоток пустовал.

К тому же комната казалась больше, потому что в ней не было Глэдис.

На полу валялся маленький голубой ошейник. Пахло готовящейся едой.

Мокрист бросился по коридору в кухню, где голем мрачно стояла у плиты, наблюдая за прыгающей крышкой на огромной кастрюле. Грязная пена стекала по кастрюле и капала на плиту.

Глэдис повернулась и заметила Мокриста.

— Я Готовлю Ужин, Господин Фон Губвиг.

Черные карапузы ужаса принялись играть в параноидальные классики в голове Мокриста.

— Пожалуйста, отложи половник и отойди от кастрюли, — сказала внезапно возникшая рядом Ангела Красота.

— Я Готовлю Ужин Для Господина Фон Губвига, — ответила Глэдис с вызовом. Мокрист показалось, что вспененные пузыри сделались больше.

— Да, и похоже, он уже почти готов, — сказала Ангела Красота. — И Я Хотела Бы На Него Взглянуть.

Воцарилось молчание.

— Глэдис?

Глэдис отдала ей половник и отступила назад, двигаясь легко и беззвучно, как дым, несмотря на свои полтонны глины.

Ангела Красота осторожно приподняла крышку с кастрюли и опустила черпак в кипящее месиво.

Что-то царапнуло ботинок Мокриста. Он опустил глаза и увидел встревоженные и выпученные, как у золотой рыбки, глаза Шалопая.

Потом он перевел взгляд обратно на то, что всплывало из кастрюли, и понял, что с момента его последнего вдоха прошло секунд тридцать.

В кухню ворвалась Пегги.

— Вот ты где, шалунишка! — воскликнула она, хватая собачку. — Представляете, вырвался и побежал к холодильной комнате!

Она огляделась и откинула волосы с лица.

— Ох, Глэдис, я же говорила снять кастрюлю с огня, когда бульон начнет густеть!

Мокрист взглянул на всплывший черпак, и в нахлынувшем облегчении дали о себе знать разнообразные неловкие наблюдения.

«Я работаю здесь меньше недели. Человек, на которого я сильно рассчитываю, сбежал в истерике. Меня вот-вот разоблачат как преступника. Это баранья голова…

…и — спасибо, что позаботился об этом, Эймсбери — на ней солнечные очки».

Глава 9

Криббинс сражается с зубами — Теологические дебаты — «Вот это, я понимаю, развлечение» — Новая игрушка Шалопая — Тетради сэра Джошуа — К цели напролом — Полицейские умы — А что же золото? — Криббинс разогревается — К сожалению, профессор Флид возвращается — Мокрист считает подарки судьбы — Разоблачение вервольфа — Сплот: идет тебе на пользу — Время молитвы

— Боюсь, мне пора закрывать, преподобный, — вторгся в сны Криббинса голос госпожи Хаузер. — Мы откроемся снова завтра утром в девять часов, — добавил голос с надеждой.

Криббинс открыл глаза. Тепло и мерное тиканье часов склонили его в сладостную дрему.

Госпожа Хаузер стояла перед ним вовсе не в великолепной розовой наготе, в какой она только что предстала перед ним в сновидении, но в невзрачном коричневом плаще и некрасивой шляпе с перьями.

Окончательно проснувшись, Криббинс поспешно нащупал в кармане зубы, которым никогда не доверял свой рот на время сна. Он отвернулся в приступе нехарактерного смущения, с горем пополам вставил их в рот, а потом с горем пополам повернул правильной стороной вверх. Они всегда давали отпор. В отчаянии он выдрал их и сильно стукнул ими об ручку кресла пару раз, чтобы сломить их сопротивление, после чего опять всадил обратно в рот.

— Шпш! — сказал Криббинс и хлопнул себя по щеке. — Спасибо тебе, госпожа, — повторил он, утирая рот платком. — Прошу за них прощения, но, клянушь, мне от них шпашу нет.