Делай со мной что захочешь

— Найдена бутылка из-под кока-колы, — тихо сказал Эфрон.

— Бутылка из-под кока-колы? — сказал Джек. Он обвел взглядом стол и иронически усмехающиеся лица. — Да, я знаю про бутылку из-под кока-колы, на которую они ссылаются, но только на ней нет отпечатков пальцев парнишки. Она вся заляпанная. Эта бутылка — явная фальшивка, просто схватили первую попавшуюся, чтобы представить в качестве доказательства. Скорее всего это полицейские глушили кока-колу — отсюда и бутылка. Любой состав присяжных признает, что это явная фальшивка.

Эфрон медленно покачивал головой.

Еще какой-то человек заговорил. Он сказал, что он школьный учитель и чей-то друг — кого-то такого, кого Джек явно должен был знать, по-видимому, одного из черных лидеров бойкота — и что он на стороне Джека; в конечном счете он согласен с каждым словом Джека, однако…

Так или иначе, сказала сестра убитого парнишки, так или иначе, тут приезжал юрист из НАРЦН, беседовал со всеми, уйму бумаги исписал, и вот он считает… А другой юрист сказал лично ей, что дело это рискованное — из-за бутылки и еще из-за…

— Из-за бутылки?! — в изумлении воскликнул Джек. — Бутылки из-под кока-колы? Это что же, преступление — поднять с земли бутылку из-под кока-колы? Преступление, которое карается смертью, за которое расстреливают на месте, пускают человеку пулю в сердце? Так, да? Это что, такой закон в Миссисипи?

— Мистер Моррисси, брал Бобби в руку бутылку или нет, это…

— Нельзя же отказываться от возможности затеять такой процесс, нельзя в ужасе шарахаться из-за какой-то бутылки, бутылки из-под кока-колы, — сказал Джек. От досады он так дернул себя за волосы, точно хотел содрать их с головы. — И мне плевать на то, что там вам насоветовали другие люди, потому что я считаю…

— Джек, — сказала Рэйчел, пытаясь его остановить.

— Я считаю, что сейчас самое время, именно сейчас, когда идет бойкот и такая шумиха в печати, и я считаю, что это дело прогремит и благодаря ему прогремит округ Лайм; плевал я на то, что какие-то люди боятся за него браться, и плевал я на эту бутылку из-под кока-колы, которую какой-то дружок убийцы подобрал с тротуара… — Он заметил, что они смотрят на него все с тем же долготерпением, у жены Эфрона глаза стали стеклянными, сам Эфрон держался отстраненно, вежливо, и Джек, не очень сознавая, что делает, тяжело, нетерпеливо грохнул ладонью по столу. Черт подери. Черт бы вас всех подрал, да слушайте же. — Вы же можете завалить суд делами, здесь, не сходя с места. Вы. Стоит вам только уговорить родителей согласиться. Отсюда, прямо отсюда, из-за этого стола, вы могли бы начать такое, что всколыхнет весь Юг. Вы могли бы начать… а вы… Послушайте, да вы хоть знаете, как происходят перемены? Исторические перемены? Как они только и могут происходить? Как надо раскачать людей, разозлить их, внушить им страх, отчаянную решимость, какая овладевает людьми, когда они осознают, что терять им больше нечего? — Рэйчел попыталась было прервать Джека, но он не унимался: — Послушайте, я знаю, история застывает, надо ее взрывать, я знаю, что нельзя ждать оттепели, потому что никакого чудесного весеннего таяния не будет, не начнут большие ледники подтаивать, превращаться в ручейки, когда можно будет шлепать по воде и удить рыбу — Бог ты мой! Я знаю… Послушайте, я знаю, что здешняя система жизни — она обречена, все дело лишь в том, кто из вас первым взорвет ее, кто ударит так, чтобы во все стороны пошли трещины, верно? — Все дело в том, чтобы попробовать, надеясь на удачу… Система обречена — вы не можете этого не знать, верно? Вы же хотите, чтобы она треснула, верно? Потому что она не ваша, она ничего вам не дает, ничего, вам нечего терять, верно? Ведь когда у человека ничего нет, ему и терять нечего, верно? — пылко произнес он. — Сколько может человек жить, согнувшись в три погибели, где ему брать кислород, чтобы дышать? Разве это человеческая жизнь? Разве…

Рэйчел вскочила на ноги.

— Джек, — резко окликнула она его.

— Что? Что? — сказал он.

Он сознавал, что выкрикивает злые слова, но ничего не мог с собой поделать — даже сейчас, понимая, что сказал что-то ужасное, он не мог заставить себя извиниться.

— Я слишком возмущен всем этим, сказал он.

Они, казалось, поняли. Один из мужчин закивал. Сестра парнишки, нервно ковыряла подбородок ногтем длинного темного пальца — ноготь был овальный, розовый. Она тоже кивнула, но лицо ее было непроницаемо.

— История с Бобби настроила вас крайне решительно, мы это понимаем, — сказал достопочтенный Эфрон. Голос его звучал тихо, мягко и в общем без иронии, но Джек отлично все понял. Его словно ужалили. Сарказм пронзил его, прошел насквозь, и он, точно одурманенный, поднялся на ноги.

— Я… я…