Делай со мной что захочешь

— И о будущем ты не думала, верно, — о том, что будет, когда ты окончишь школу? Неужели ты такая эгоистка, что считаешь, будто я стану всю жизнь содержать тебя, взрослую здоровую девицу? Семьдесят восемь долларов заплачено за это платье — ты стоишь в нем, в таком прелестном платье, и хоть бы что — приняла подарок, не задумываясь над тем, откуда на него взялись деньги! Ты ничего не знаешь, ни о чем не думаешь! Ты что, считаешь, что жизнь — это вечный пир, на котором тебя будут заваливать подарками?

— Я…

— Ты такая эгоистка, что думаешь только о себе. Ты от всех отгораживаешься… Ты совсем отгородилась от мистера Сэйдоффа… Даже не вспомнила бы, что надо его поблагодарить за сегодняшний вечер, верно ведь, если бы я тебе не сказала?

Элина почувствовала, как к глазам ее вдруг подступили слезы. Но — нет. Нет. Она не станет плакать. Нет.

— Мама, — сказала она, — я…

— Заткнись. Я знаю, что ты скажешь: извини… вечно ты извиняешься…

— Нет, мама…

— Мама, мама! Да ведь это в конце концов оскорбительно, как ты все время мной помыкаешь! Чего ты добиваешься?

— Тот, другой, не Сэйдофф…

— Что?

— Если мне так уж нужно… если ты… если ты хочешь, чтобы я… Если мне…

— Что? Что ты пытаешься мне сказать?

— Тот, другой — Марвин Хоу… Хоу… Он… Я могла бы…

И вдруг Ардис заполнила собой всю эту черно-золотую, пропитанную душным ароматом комнату; ее хохот смешался с музыкой, лившейся сверху, с механическим грохотом цимбал. Она схватила Элину за плечи и в припадке ярости встряхнула ее раз, другой.

— Марвин Хоу! — воскликнула она. И резко, грубо расхохоталась. Она придвинула свое лицо совсем близко к лицу Элины. — Значит, Марвин Хоу, да? Хоу? Знаменитость, человек, о котором пишут в журналах… миллионер… у которого целые горы добра — мебель, и меха, и машины, и телевизоры… все это награблено у клиентов… человек, у которого есть собственный самолет, ты об этом знала? Ты это почувствовала? Марвин Хоу! Ты так произносишь его имя, точно знакома с ним всю жизнь, ты похожа на его мерзких клиентов, которые выкрикивают его имя в надежде, что он их спасет… Он и сам премерзкий человек, и я… я…

Она оттолкнула от себя Элину. Гневным жестом она выхватила сигарету из сумочки, закурила, рукой вытерла нос — этот жест напомнил Элине Сэйдоффа… Затем Ардис взглянула через дымную маленькую комнату на Элину, которая стояла и ждала.

— Слишком пылкое у тебя воображение, — сказала Ардис. — Тебе с ним не справиться. Придется помочь. Тебе никогда не сладить со своим воображением, тебе придется помочь, верно ведь? Верно?

Элина не знала, что отвечать.

9

Она рассмеялась и сказала — До чего же у тебя пылкое воображение! — А мне, хоть и не хотелось, надо было улыбаться, потому что она поддразнивала меня, заставляя улыбаться. Мы ведь жили с ней так тесно, сталкивались в коридоре, встречались на кухне. Когда зазвонил телефон, она кинулась к нему, прикрыла трубку и сказала — Элина, пойди в другую комнату…

Потом она мне скажет — Хоть сама ты все время скрытничаешь, но, наверно, не знаешь, что и у других людей могут быть секреты. — А я смотрела на ее лицо и пыталась понять… Что же это значит? Что это значит? Когда это произойдет?

Я не спрашивала.

Однажды вечером он взял мою руку, потому что у меня болел палец — его защемило дверцей машины, — и внимательно осмотрел ноготь, вокруг которого запеклась кровь. Лицо у меня горело, пылало. Он спросил меня о чем-то, но я не расслышала, с моим лицом творилось что-то странное… он спросил меня про палец, больно ли, — мне стало стыдно, я не нашлась что ответить, мне хотелось, чтобы он забыл об этом. Никакой боли я не чувствовала, я не могла думать о боли. Я ничего не чувствовала, кроме того, что он держал мою руку, чужая кожа касалась моей. Наверняка больно, сказал он, почему же ты не плачешь, если больно…

Я не плакала.