Делегат грядущего

— Оно правильно… Прибавка, точно, того… худа от нее, словом, не будет… Семья у меня большая… Коли так начальник наш ставит вопрос, что ж, понатужиться придется, ребята? А? — и, снова обращаясь к Хураму, явно пользуясь моментом, приподнял ногу: — Вот еще, товарищ Хурам. Сапожки у меня разлохматились.

— Будут тебе новые сапоги, — улыбнулся Хурам.

Трактористы разглядывали ногу слесаря, словно каждый из них был кровно заинтересован в его сапогах:

— Сам может купить теперь. Чего еще давать ему сапоги!

А кругленький, с пухлым лицом подручный Абдуназаров закрепил общее настроение, торжественно заявив:

— Ишака теперь куплю себе, товарищ Хурам…

— Мы на тракторах выедем, а его ишаку руль вставим, пусть впереди едет, — незамысловато сострил Гуссейнов, но и эта острота была поддержана дружным хохотом.

Наутро Хурам явился в мастерские опять. Османов и Гуссейнов энергично работали под навесом. Один, визжа полукруглым рашпилем, занимался шабровкой подшипника, другой растачивал подшипник на токарном станке. Хурам сразу подошел к ним:

— А, товарищ Османов! Шабруешь? Ну, как у тебя идет?

Османов, не отрываясь от работы, сдержанно ответил: «Ничего, идет», Гуссейнов заулыбался:

— Мы с Османовым так и решили на пару работать: моя промывка, его полудка, моя расточка, его шабровка, моя пригонка, его притирка, мои нарезы для масла… Кто скорей сделает.

— Сколько выработали вчера?

— Вчера семь, сегодня, наверно, девять подшипников приготовим. Без разделки… Разделка потом.

— Ничего, — одобрительно сказал Хурам. — А только можно и больше сделать.

— Сколько больше? — задержал рашпиль Османов.

— Сколько? Вдвоем? Шестнадцать в день.

Османов скептически поджал губы, а Гуссейнов убежденно воскликнул:

— Э, товарищ Хурам… Шестнадцать не сделать.

— Почему не сделать?

Не зная, что ответить, Гуссейнов вопросительно взглянул на Османова, словно ища у него поддержки, Османов нахмурился:

— Товарищ Хурам, Гуссейнов очень хороший мастер, А только когда заливать баббитом — он это не может. Один я могу, кроме механизатора… Вот заливка дело задерживает.

— Ну, четырнадцать…

Гуссейнов смутился:

— Э-э… четырнадцать тоже не сделать.

— Эх ты, парень, не сделать… А еще комсомолец… Хочешь, я один к вечеру восемь сделаю?

— Э-э, товарищ Хурам, не хвали девушку перед свадьбой!

— Давай спорить?

Два тракториста, подошедшие сзади, насмешливо переглянулись. Гуссейнов рассмеялся:

— Давай…

— Ладно… Очищай для меня местечко. Сейчас и начну. А Османов судить нас будет.

Хурам встал у станка, уступленного Османовым, завернул рукава гимнастерки до локтя, аккуратно разложил перед собой инструменты. Мелькнула мысль: «Эх, черт, практики давно не было… Не проштрафиться бы…»

Гуссейнов уставился было на руки Хурама, из-под которых, поблескивая в солнечном луче, пробившем крышу навеса, посыпались мелкие стружки, но вдруг спохватился и завизжал напильником, уже ни на что постороннее не обращая внимания. Османов отошел к груде наваленных на лист фанеры частей и занялся их сортировкой. Когда Хурам и Гуссейнов обработали каждый по два подшипника, Османов, закончивший сортировку, постоял сбоку, искоса поглядывая на них, и, что-то решив, неторопливо подготовил третий, свободный, станок. Разложил на нем подшипники и инструменты и молча, с показной медлительностью принялся за работу.

Работа шла целый день. С подбородка Хурама падали капельки пота. Сосредоточенное лицо Гуссейнова раскраснелось, он ребячески пучил губы от напряжения. Трактористы по одному подходили сзади на цыпочках, с любопытством глядели на азартную гонку и, отходя в сторону, тихонько переговаривались между собой, усмехались, спорили. В час обеденного перерыва двор опустел. Османов, оглянувшись через плечо на уходивших, перевел взгляд на обработанные Гуссейновым и Хурамом подшипники, подсчитал их глазом, чуть заметно скривил уголки бледных губ, обтер руки паклей и, переступив через груду рассортированных им частей, вразвалку пошел к воротам. Хурам и Гуссейнов переглянулись, и Гуссейнов с еще большим ожесточением замелькал инструментом.

Османов вернулся минут через сорок и стал у станка, дожевывая что-то ходившее под его желтой щекой. У Хурама ныла спина, но он заставил себя не обращать на нее внимания.

После заката солнца, когда вторая смена шумной толпой выходила на улицу, несколько трактористов, будто доделывая работу, остались во дворе мастерских. Механизатор, издали наблюдавший за ними, развел свои морщины хитрой улыбкой, зная, что оставшиеся поспорили между собой о том, обгонит ли Хурам Гуссейнова.

Электричество играло глубокими тенями на лицах работников третьей смены, когда Хурам, глубоко, с наслаждением вздохнув, положил на стол свой восьмой подшипник.

— Ну, сколько? — обратился он к Гуссейнову, обтирая лоб грязным платком.

— У тебя восемь есть? — осторожно спросил Гуссейнов.

— Есть. Точка в точку. Раз обещал…

— А у меня девять, — с торжеством, широко расплывшись, воскликнул Гуссейнов.

— Твоя, выходит, победа? — с деланным огорчением произнес Хурам. — Но я ведь без практики. Ты это должен учесть. — И, неожиданно хлопнув Гуссейнова по плечу, рассмеялся: