— Нет, новой охраны ты пока, пожалуйста, не ставь. Если мы не ошибаемся, то не следует, чтоб кто-нибудь у вас насторожился. У меня и так наблюдение поставлено… А кроме того, все бывает… Может быть, и не от вас к убийце клапан попал. Знаешь, нам в нашей работе нельзя ошибаться. Больше я пока тебе ничего не скажу… Ты что, в Зарзамин сейчас едешь?
— Сразу, как машину пришлют.
— А кто поведет машину? Дать шофера тебе?
— Не надо. Поведу сам.
— Плечо твое как? Не болит?
— Не беда. Распухло малость, я и забыл о нем. Позвоню в Таджикторг.
Таджикторг ответил, что фонари приготовлены.
— Двадцать три, товарищ Хурам. По всей торговой сети искали. Нет больше сейчас, все разобраны.
— Ладно, хватит и этих. Заеду к вам.
— Вот что, Хурам, — сказал Арефьев, когда Хурам положил телефонную трубку. — Ты насчет этих… баев там… не очень пока шуми. Если раиса не удастся поймать, к этому делу тоже надо будет подойти осторожно.
— Хорошо. Я проверю только об убежавших в горы. Если верно, что это бедняки, надо будет их всех вернуть. Самому ехать некогда. Я думаю Уруна за ними в горы послать.
— А справится он?
— Полагаю.
— Пожалуй, пусть он… Или Шукалова?
— Шукалов только что из Хунука приехал. Пусть теперь поработает здесь.
В дверь постучали.
— За товарищем начальником политотдела машина пришла.
К Зарзамину Хурам подъехал уже в темноте. По небу шли тяжелые тучи, луна затерялась за ними. Освещая фарами две бесконечные стены, автомобиль, как в тоннеле, скользил по длинной улочке кишлака. Два мальчугана выскочили на улицу, но, ослепленные фарами, тотчас же прижались к стене и, едва их миновала машина, опрометью удрали. Кишлак был пуст. «Спят или работают на поливе?» Въехав во двор правления колхоза, Хурам выключил свет и мотор и, оставив машину под охраной ночи, вышел на улицу. Отовсюду несся разноголосый собачий лай, но людей не было. Уже не надеясь никого найти на работе, Хурам все же направился к пустырю, оставил за собою кишлак, углубился в темную рощу и увидел сквозь ветви колыханье двух огромных костров. На фоне костров двигались согнутые человеческие фигуры.
У головы арыка Хурама встретил Бобо-Шо с кетменем на плече:
— Они говорят — ты обманул, не приедешь… Луны нет, тучи, темно, — зачем будет работать? Я говорю: верьте мне, старику Бобо-Шо, — рафик Хурам приедет.
— Сказал — значит, приеду. И фонари привез. Пусть два человека сходят за ними к автомобилю, и еще кого-нибудь надо, посторожить машину. Все работают?
— Ой нет, рафик Хурам, — сорок семь человек записались, тридцать шесть работают. Остальные все спать пошли. Света нет, говорят. Я им: давайте костры разложим, вот свет будет. Все равно спать. Плохой кишлак у нас — все байские думы думают; все говорят: зачем будем работать, что нам дает Советская власть?
— А что они дают Советской власти, об этом не говорят? А ты сам, Бобо-Шо, не собираешься спать?
— Как можно, рафик Хурам? Мало наших людей. Ты не смотри, что я старый, у меня силы много, крепкие, как у вола, жилы. Меня слушают, если уйду, кто станет работать? Пойдем, рафик Хурам, разговоры будут потом, сейчас вода бежит, смотреть надо.
Черная вода беззвучно текла в широкой канаве по направлению к кострам. Хурам направился вдоль арыка, старик шел следом, подправляя кетменем комья земли.
Дехкане работали босиком, без халатов, засучив до колен белые шаровары. Расчищали кетменем боковые канавки, сооружали из глины створы и перегородки, и вода послушно тонким слоем разбегалась по темному полю. Вскоре кто-то принес фонари, и, расставленные среди поля, они зажелтели, как светляки.
Дехкане работали молча, увязая в мокрой земле, и, расхаживая между ними, Хурам насквозь промочил ботинки.
— Вот видишь… Раньше не работал, теперь ночью приходится. Ну, ты парень здоровый, у тебя хорошо работа идет, — подошел он к одному, сидевшему на корточках у арыка.
Стараясь перегородить промывину, дехканин сосредоточенно сбивал ладонями куски расползающейся земли.
— Нельзя было раньше, рафик Хурам, — ответил он, не прерывая работы. — Я давно говорил: нехорошо оставлять эту землю. Раис лаял на меня, как шакал. Был другой человек, бедняк Алимхон. Тоже спорил с раисом много. За золото тоже ругал. Потом в исполком пошел жаловаться. Пришел назад, всем нам сказал: теперь будет, уберут раиса. Так сказал, еще три дня жил, потом умер.
— Как умер?
— Умер, рафик Хурам. Живот закрутило ему, упал на землю, умер. Мы все смотрели на него. Раис сказал: «Воля аллаха». Мы все тогда очень боялись, чтоб воля аллаха тоже в наши животы не пришла.
— Что же, ты хочешь сказать — раис ему помог умереть?
Дехканин звонко зашлепал ладонями по комку земли.
— Что же молчишь?
Дехканин пригнулся к земле, словно не слыша вопроса, но, помедлив, тихо, не оборачиваясь, ответил:
— Не знаю, рафик Хурам. Сам думай. Спасибо тебе, раиса арестовал… — И внезапно, вскочив на ноги, заорал на все поле:
— Эй, рафикон! Куда вода делась? Давай сюда воду!
Тут только Хурам заметил, что вода под руками дехканина иссякла.
— Есть вода. Что кричишь? — ответили издали. — У нас хорошо льется…