Делегат грядущего

При въезде в кишлак Оббиор, раскинувшийся у поворота в боковую долину, за которой начинался подъем к Хунуку, машину остановила группа дехкан. Они сообщили, что их народ давно ушел на помощь хунукцам, что все восемьдесят имеющихся в кишлаке ишаков вместе с погонщиками ждут груза с машин и что дальше дорога завалена и размыта и надо пересаживаться на лошадей.

Сразу за кишлаком Оббиор боковая долина оказалась как бы разрезанной по длине глубоким и очень широким рвом, по краям которого тянулись два коричневых глинистых вала, усыпанных остробокими, разнокалиберными камнями.

— Смотрите, куда докатился! — заметил Хурам, придержав коня и указывая камчою на ров.

— Рафик Хурам! — откликнулся один из дехкан, присоединившихся в Оббиоре. — Он дальше, ох-хо, вниз, до самой большой реки, дошел. У нас тоже тревога была. Мы думали, наши поля заденет, спасибо ему, стороной пошел. Наши старики весь день молились вчера…

— Ну, а ты сам, — нахмурился Хурам, — как думаешь? От молитв, что ли, он пошел в сторону?

— А, рафик Хурам, — обиженно возразил дехканин. — Зачем от молитв? Так говорю, для смеха говорю — старики… Куда наклон есть, туда и пошел.

— Ну, то-то… А что еще старики говорили?

— Говорили: не нашей веры Хунук, все исмаилия там, не тому пророку молятся, Мухаммада не признают, за то аллах им в наказание это сделал.

— Вот дурни!.. Слышишь, Арефьев, что он говорит?

— Да уж слышу, — отозвался рысящий сзади Арефьев. — Верно ты мне говорил. Придется тебе поработать…

Открывшуюся за скалистыми воротами хунукскую долину трудно было узнать. Все ее пространство, прежде ровное и спокойное, превратилось в развороченную, как огромная рана, бугристую и каменистую котловину, вдоль и поперек исполосованную извилистыми длинными рытвинами, на дне которых поблескивала успокоенная вода. Скалистые ворота сыграли роль гигантской плотины, сдержавшей силь в хунукской долине, принявшей на себя всю его силу. Только часть его они пропустили между своими узкими стенами, отдав ему русло той маленькой горной реки, которая вверху протекала мимо Хунука, а внизу, за кишлаком Оббиор, впадала в многоводную Румдару.

Сразу за воротами тропа, проглоченная подмытыми осыпями, исчезла. Всадникам пришлось спешиться и вести лошадей в поводу, выискивая путь между беспорядочно нагроможденными камнями. Уже отсюда, издали, видно было, как пострадал Хунук: исчезли привычные купы садов, полуразрушенные дома оголились, и только по бортам корытообразной долины сохранились зеленые полоски растительности и обрезанные по низу клочки тщательно разделанных посевов.

Путники молча приближались к Хунуку, подавленные неприютным зрелищем совершившейся катастрофы. Перед самым кишлаком они увидели дехкан, в одиночку и мелкими группами ковыряющихся в развороченной почве. Трудно было догадаться, что именно они делают, но оббиорцы сказали Хураму, что это хунукцы собирают на дрова обломки деревьев и бревен, торчащие из засыхающей глины.

— Здорово им досталось! — в задумчивости произнес Арефьев.

— Да, уж лучше не надо! — с горечью усмехнулся Хурам. — Смотри, они заметили нас.

Хунукцы действительно заметили их, но вместо того чтоб, как обычно, пойти навстречу приезжим, поворачивали к ним спины и начинали еще усердней работать.

— Что это они отворачиваются? — недовольно заметил Арефьев. — Демонстрация?

— Не демонстрация, а настроение у них очень плохое, — сообразил Хурам. — Стыдно им говорить с нами об их несчастье.

— Что ж они, чудаки, виноваты, что ли?

— А вот, посмотри сам. — И, сложив ладони рупором, Хурам во весь голос прокричал: — О-о-эй, рафико-о-он…

Дехкане словно не слышали. Хурам повторил крик. Двое ближайших, бросив работу, с видимой неохотой приблизились к Хураму. Оборванные и грязные, они подошли с опущенными лицами, не глядя ни на кого. Хурам серьезно на них посмотрел.

— Здравствуйте, товарищи!

Оба сурово ответили на приветствие и поочередно пожали протянутую руку.

— Что это вы, словно замечать нас не хотите? А?

Оба недоуменно взглянули на него, и первый, сутулый, широкоглазый, ответил:

— Зачем так говоришь, рафик Хурам?.. В нехорошее время приехал.

— Потому и приехал, что нехорошее время. Пойдемте-ка со мною в кишлак. Много погибших у вас?

— Иор-Мастон утонул, Бобо-Калона камнем пришибло, еще Али-Худо тоже камнем, — начал по пальцам угрюмо перечислять дехканин. — Еще три женщины: Баханиссо и Ханум, — дом обвалился, выбежать не успели, Сафид-Богор упала под воду, еще старуха одна, мать Иор-Мастона, еще шесть человек детей…

— Все насмерть?

— Вот, кончилась их жизнь… Еще много есть, больные сейчас.

— Сильно больные?

— Усто-Раим — нога сломана, Абдулло-Шо — тоже нога, Шо-Назри грудь придавило… Ой, много больных, рафик Хурам. Такая беда на нас, прокаженных… Такой страх на нас…

— Да-а… Тебя, друг, как зовут?

— Меня? Нигмат. Его, — дехканин указал пальцем на своего спутника, — Бахтиор… — помолчал и добавил: — Что будем делать теперь, рафик Хурам? Как жить нам теперь? Помирать надо.