Деление клетки

— Позвонить некуда, к сожалению, — говорила Малая. — Мы пока что вписываемся, но завтра съезжать, а где дальше будем — неизвестно.

— У тсебя нельзя? — спрашивал Виталик. — Можем и на полу.

Я с содроганием представлял себе, как в мою квартиру вваливается толпа бродяг, и отрицательно мотал головой.

— Что Сергей — это я поняла, но погоняло есть у тебя? — Таня далеко не первая, кто задавал мне этот вопрос, и я неизменно отвечал, даже объяснить пытался:

— Просто Сергей. Я не хочу тут, на улице, светиться, запоминаться, вливаться в тусовку. Я сбоку, не с вами.

— Поняла. Тогда так и запишу: Сергей. В скобочках — музыкант. Может, удастся позвонить. Давай договоримся: если стрелку на пять забили, то обязательно ждём до шести. Сам понимаешь. Мне очень неудобно, что я тогда опоздала. Я пришла — а тебя уже нет, ты, наверное, не дождался. Так что ждём час, хорошо?

О том, что в тот день меня самого не было, я промолчал.

Примечательно, что им, этим «неформалам», как они с гордостью себя называли, было, в общем, до лампочки то, что я пою. Они из этого ничего не слышали и только спустя какое-то время стали узнавать песни и радоваться им, одобрительно кивая.

Чехол распухал — внутри была охапка мятых купюр. Таня прятала их внутрь, чтобы сверху много денег не лежало, оставляла только мелочь — и опять бегом к прохожим с пустой кепкой. Убедительно выглядело.

Малой слонялся без дела. Томился. Наконец не выдерживал и начинал канючить.

— Мала-а-а-ая, ну дай дзенег!

— Отвали, сказала! Одна за всех впахиваю. Дрыхнешь всё время, к вечеру только встаёшь, — и лёгким тычком в живот заводила его бесёнка.

— А кто это тут на меня бочку катсит, а? а? — кричал он и грубо, по-мужски хватал её за задницу, кусал за шею, целовал.

Она визжала, отбивалась, царапала. Смеялась. Задыхалась от нежности. И в итоге отпускала его с сороковником. Он моментально исчезал.

— Что поделаешь, — отряхивалась растрёпанная Таня, — вот такого люблю. И он знает. Подходит, глаза пронзительные. И даю. Сначала пизды, потом на блейзер. Нет, не алкоголик. Какой же это алкоголизм.

Виталик возвращался с полторашкой химического пойла и первым делом предлагал мне. Видимо, считал, что я отказываюсь потому, что брезгую пить после них. Я отмазывался, что пьяный в ноты не попадаю, но вечером — обязательно.

— Везёт тсебе, — хрипел Малой, — вечером, у себя, в одзиночку.

«…ты выходишь на кухню, но вода здесь горька», — крутилось у меня в голове.

— Нет, — бойко рассказывала Таня, — с едой вопрос давно решён. Вообще не платим. Около полуночи в барах у служебного входа выставляют пакеты. Пицца там, всё такое. Нет, ну чо, пицца, не говно же. Я вот сколько ем, ни разу ничем не болела. Зато какая вкуснятина бывает, объедение просто. Мы панки, нам пох… Мы ещё года три будем в Питере тусоваться. Хотя на зиму уехать придётся куда-нибудь. Тут климат суровый, на улице его не выдержать.

Как-то Малая упомянула младшую дочку.

— Чья дочка? — изумился я.

— Моя. Не рассказывала? Да, у меня две девочки, одной восемь, другой четыре.

— А кто смотрит за ними?

— Отец смотрит. Ну, мой бывший муж. Нет, они нормально, в Минске, одна в гимназии. Я ему, когда разводились, так и сказала: «Будешь зарабатывать, обеспечивать. А мне ещё всю Россию объездить хочется». Я сразу говорила, что долго так не смогу, я ж распиздяйка. А потом вот Малого встретила…

Однажды место оказалось занято, а с другого нас согнали менты.

— Уходите, — говорят.

— Но ведь петь не запрещено, — пытаюсь возразить я. — Только попрошайничать запрещено.

Это я в прошлом году на Арбате играл, поэтому в курсе.

— А то мы не знаем, что они будут делать, — менты тоже ребята не промах. — Хорош заливать, зачехляй инструмент.

Что поделать, пошли искать дальше.

Арка на Дворцовой занята всегда, дотопали до стрелки Васильевского — туда, где спуск к воде и свадебные машины то и дело приезжают.

Было боязно петь без ощущения стены за спиной.

Было боязно и восхитительно.

Свидетели загораживали от Тани женихов и невест, щедро давая крупные деньги. Виталику сунули в руки две бутылки шампанского, он просто обалдел. Слов не находил — такой напиток на халяву!

— Ну как тсебе, как? — спрашивал он меня.

Специально отдельный стаканчик надыбал, не поленился. Уважает, надо же.

— Обычный шампунь, — скорчил я рожу.

— Ты даешь — обычный! — заржал Виталик.

«…теперь я пью свой wine, я ем свой cheese, я качусь по наклонной — не знаю, вверх или вниз», — думал я.

Ежедневно видел калек, копошащихся у Казанского. Безногий старик в бирюзовом берете воздушно-десантных войск то и дело проходил мимо нас на обмотанных тряпками и скотчем коленях. Таня наклонялась, обнимала его, приветливо улыбалась. Он поджимал губы, смущённо отводил глаза, пожимал плечами и полз дальше, оставляя за собой мокрые следы на асфальте.

— Обоссался, — задумчиво шептала вслед Таня. — Ненавижу этих цыган. Они инвалидов сюда привозят, а вечером забирают. Какая-то женщина догнала старика и сунула ему сторублёвку. Дед спрятал её в карман.