Деление на ночь

– Тут, скорее, не столько даже закончилось… – чувствовалось, что она тщательно подбирает слова, – сколько, знаете, не продолжилось. Отношения остались, но следующего шага мы оба не сделали. Наверное, и у Алёши нашлись какие-то причины. Может быть. И у меня – то, о чём я вам говорила: мне жилось как-то не по себе рядом с ним, когда я засыпала с ним рядом, простите уж за такие подробности, у меня всё время толкалась локтями в голове назойливая мысль, что я боюсь того, куда он сейчас уходит. И… в общем, хотелось чего-то более спокойного, предсказуемого. Простого человеческого счастья, да?

– Да, я понимаю.

– Мы общались, переписывались иногда, однако только по-приятельски, не более того. Какой-то предохранитель сработал, в голове. И потом… у меня был друг, со школы ещё, здесь, в Смоленске. Хороший очень друг, всегда он мог как-то поддержать, успокоить, я ведь тоже не самый простой человек, он не давил на меня никогда, с ним как-то всё складывалось – понятно, просто, по-человечески. Иногда так не хочется чего-то усложнять, понимаете?.. И я на третьем курсе, после третьего, вышла за него замуж. Но вот… и с этим тоже не очень удачно как-то получилось, к сожалению.

Мы простились с Верой, условившись, что если вдруг мне что-то придёт в голову, вопросы какие-то ещё, или она сама вспомнит потом нечто важное, то мы всегда можем продолжить наш разговор. Она попросила меня также, чтобы я сообщил и ей, если мне удастся обнаружить что-то важное об Алёше. «Возможно, у меня какое-то чувство вины, напрасное или нет, я не знаю, правда», – сказала она.

Я зашёл по пути в магазин купить что-нибудь простенькое на завтрак, чтобы никуда больше не выбираться из гостиницы до отъезда, тем более, если вдруг действительно будет ураган. В номере, устраиваясь ко сну после душа, я внезапно сообразил, о чём совершенно забыл её спросить! Отправил ей сообщение: «Вера, а вам фамилия Близнецов ни о чём не говорит?..» Подумал, переворачиваясь, завтра ответит так завтра. Не к спеху же, так.

Но телефон тренькнул в ту же минуту.

«Говорит, конечно, – написала она. – Это фамилия моего бывшего мужа. А что?»

Год одиннадцатый

Покидая любой из дней, мы знаем, что никогда больше сюда не вернёмся. Волна невозвращения движется по меркаторской карте мира за линией полуночи, когда все семь миллиардов жильцов собирают свои – кто скромные, кто побогаче – пожитки: одежду и мебель, книги и безделушки, документы, сбережения и накопления, посуду, инструмент, бытовую технику, съестные припасы, чемоданы свои на колёсиках, сумки, рюкзачки, шуршащие полиэтиленовые пакеты и – ты-дым! – со всем своим нажитым вот они мы – снимаемся целым табором, необратимо отправляясь дальше, оставляя лагерь этого дня тем немногим, кто навсегда в нём остаётся. Ну как немногим – тысяч сто пятьдесят, если собрать их одним взглядом по всему огромному миру. Такое население у каждого из чисел нашего календаря – полтораста тысяч. Небольшой городок, обжитой и уютный, вроде Коломны, Пятигорска, Гейдельберга, Римини, Оксфорда. Вот и всё, что осталось от дня – город мёртвых, тех, кому назначено, верно, присматривать за совершившейся здесь историей. Да чокнутые вороны на чёрных ветках.

Но и отправляясь вместе в общее, прорастающее в нас завтра, иногда мы разъезжаемся в разных направлениях. Вот, казалось бы, только-только были в одной точке, и сами были одной крохотной точкой на карте города с высоты спутникового полёта, А и В сидели на траве, в прозрачном вечере, за Исаакием, с видом на Медный всадник. А теперь они – двое – разделены непроницаемой плоскостью, стеклом вагонного окна; Алёша стоит на перроне, он смотрит на неё со стороны остающихся, смотрит очень внимательно, но всё равно выглядит несколько отрешённым. Ещё ничего не решено между ними. Вместе приехали на вокзал, выпили кофе, ждали на выходе к платформам, когда подадут состав, потом Алёша помог ей занести вещи в вагон и разместить под полкой. Пока никого из соседей по купе не было, посидели рядом. Потом женщина в ветровке и футболке с принтом I love SPb приволокла огромный чемодан, две сумки и полудюжину пакетов, принялась раскладывать и распихивать всё это добро под своим сиденьем, закидывать что-то наверх, и Алёша сказал: «Я постою снаружи до отправления». Простились, обнявшись, торопливо и сдержанно, как не прощаются навек, потому что по проходу мимо них всё время сновали провожающие и отъезжающие, потому что тётка напротив никак не могла задвинуть под полку необъятный чемодан, потому что никто из них не прощался навек в ту минуту. Он вышел на перрон, по ту сторону непроницаемой стеклянной плоскости, и Вера осталась одна в плацкартном своём общежитии.